Эфесская волчица

Щербенко Михаил

– Уже поняла, – она посмотрела на него исподлобья.

– Что ты натворила? Хотя, не говори. Я не хочу этого знать… Ещё одна история о том, кто идёт на арену, чтобы сбежать от содеянного. Я хочу знать другое. Будешь ли ты танцевать?

– Танцевать? – удивилась она.

– Да, – улыбнулся он. – И от твоего танца у них мурашки побегут по спинам…

Её называли Волчонком – удачное прозвище для семнадцатилетней девчонки с Севера, что впервые ступила на песок. Темноволосая, со злыми глазами, с яростью, что удивляла и взрослых, с готовностью идти до конца. Она была его Волчонком, и он научил её танцу смерти, ибо бой – это ещё одна форма танца, самая подлинная. Теперь, в двадцать один, она уже переросла

своё прозвище.

Крик на трибунах отвлёк её от воспоминания – противники уже стояли друг против друга, и судья в белом хитоне ударил между ними палкой по земле, дав сигнал к началу. Оба они представали в образе провокаторов, вооружённые большими щитами и гладиусами, на груди у каждого была закреплена чешуйчатая пластина, на левой ноге – поножа до колена, правую руку защищала маника, сплетённая из кольчужных колец. Шлем милетца был украшен маленькими рожками, у Фламмы над висками крепились вертикальные красные хвосты. Они ударили оружием по щитам, и началось то, что римляне называли «долгом», Алкиона же и другие, кто выходил на арену, – просто Игрой.

– Разделай его! Не тяни! – призывали местные, вскакивая со своих сидений. Под закрытыми шлемами лиц бойцов было не разглядеть, но различать их оказалось совсем не сложно, ибо щит эфесца был окрашен красным, и на манике его были повязаны две красные ленты, милетец же использовал белые цвета. Имя Фламмы происходило от пламени, и теперь можно было увидеть почему – он двигался как стремительный огонь, и сложно было поверить, что такая пластичность свойственна человеку.

Гость привычно обернулся к противнику левым боком, подсел на ногах и закрылся щитом от подбородка до поножа на колене, создав словно единую стену, его меч замер в выжидательной позиции. Фламма действовал не так, он лишь мельком закрывался, стремительно закручивая соперника вправо, его ноги двигались быстро и плавно как у зверя. Он то делал стремительный шаг навстречу, то отскакивал, уклоняясь всем корпусом. Их щиты столкнулись, милетец сделал выпад мечом, но эфесец легко ускользнул и молниеносным ответом уколол того выше локтя, пустив первую кровь.

Алкиону это не удивило, ибо она, в отличие от большинства обывателей на трибунах, понимала, что боец Красного лудуса превосходит своего противника в мастерстве, о чём говорили и ставки на бой у местных дельцов. Гость ушёл в глухую оборону, но Фламма упёрся в него щитом и быстрыми толчками вывел из равновесия. Эфесец гнал его к ограждению, тот поначалу закрывался, но потом слишком растянулся на ногах и вынужден был бросить всё на кон в рискованной атаке. Гладиус милетца выбил тяжёлый стон из щита противника, скользнул вверх и этим же движением врезался в шлем Фламмы. Металл запел, столкнувшись с металлом, но этот касательный удар не произвёл на эфесца никакого впечатления, сам он не стал бить, предпочтя мощным толчком снести соперника с ног. Гость перевернулся и очень быстро начал вставать, однако этого мгновения Фламме хватило, чтобы поразить его мечом в правый бок, и клинок легко проник между рёбер.

– Так ему! – закричали в толпе. Милетец почувствовал тяжёлую рану и припал на колено, прижав рукой кровоточащую пробоину. Эфесский боец зашёл ему за спину, чтобы поразить в незащищённое место, но тут судья ударил палкой по земле между ними – гость не сопротивлялся, и нужно было передать решение в руки эдила. Фламма опустил оружие и отступил чуть в сторону, он сразу снял шлем, стянув с головы и красный подшлемник. Лицо его было спокойно.

«Противник ему выпал слабый, – поморщилась Алкиона, – сдался почти без борьбы. Этого милетцу, конечно, не простят. Зрители будут требовать смерти… за трусость, да и за то, что он прибыл из города-соперника. Победа, впрочем, есть победа».

Она не ошибалась – люди показывали большими пальцами на горло, кричали, чтобы пустили кровь,

некоторые вскакивали со своих мест, словно так их было лучше слышно. Распорядитель не стал долго упираться, ибо традиция требовала наказания за плохой бой. Он сидел по центру в первом ряду, облачённый в белоснежную тогу, и теперь встал, сделав короткий жест. Публика согласно загудела, очень быстро этот гул превратился в скандирование:

– Режь милетца!

Алкиона не обращала внимания на эти крики, она следила за самой важной частью Игры – один из бойцов спокойно и по собственной воле должен был принять смерть. Многие говорили, что это самое сложное, куда сложнее обучения битве. Игра требовала не выказывать своих чувств, словно не человек, но сам бог, холодный и отстранённый, встречает судьбу. Гость сражался плохо, однако сейчас он искупал свою вину, сбросив шлем и замерев на коленях. Глаза его были закрыты, зубы плотно стиснуты, и лоб покрыли морщины. Фламма зашёл ему за спину, упёр меч в углубление над ключицей и быстро продавил вниз. Клинок выскочил так стремительно, что из раны не пролилось ни одной капли крови. Лицо милетца всё же исказила гримаса, он медленно завалился, и только теперь алый поток хлынул на песок.

– Не лучший бой, – сзади Алкиону подтолкнул Клеон, один из рабов, что помогал в организации представлений. – Хотя слава пришла к нашему бойцу. Сегодня боги благоволят Эфесу.

– Слабоватых бойцов нынче привезли, – ответила женщина.

– Лучших хотят до Новогодних игр придержать, – согласился тот. – Тебе уже пора вниз спускаться, твой бой через один. Сама не заметишь, как время пролетит.

– Иду, – кивнула она, повернувшись от пульсирующей чаши арены к полутьме внутренних помещений сцены.

Она быстро спустилась по деревянной лестнице на второй этаж, где кипела жизнь, и добрых два десятка людей сновали туда-сюда без остановки. Закулисная суета, незаметная для зрителей, сопровождала каждые состязания – готовили оружие, полировали доспехи, разминали бойцов, меняли и переставляли декорации. Внизу, на первом этаже, помимо этого, оказывали помощь раненым и омывали павших. За фасадом многоуровневой сцены человеческий муравейник работал слаженно и привычно, поэтому публика почти не ощущала перерывов в действе.

– С победой, Ипполита. Уже пришла в себя? – Алкиона похлопала по спине женщину лет тридцати, которая снимала с себя скребком масло и пот. Её каштановые волосы были сплетены в несколько тугих кос, не слишком красивое лицо пылало после пережитого напряжения, а глаза на выкате казались немного сумасшедшими. Дыхание её было ещё прерывистым, и руки заметно подрагивали.

– Да… почти… Удачи и тебе тоже, – выдохнула она. Бой Ипполиты прошёл перед выступлением Фламмы, и ей удалось вырвать тяжёлую победу, измотав и принудив к сдаче другую местную гладиаторшу.

– Где ты там бродишь? – сбоку к Алкионе подскочила молодая женщина среднего роста. – Сейчас Циклоп быстро задавит милетскую шлюху, и тебе нужно будет выходить.

– Демо, – та обернулась к подошедшей. – Хотела немного от тебя отдохнуть.

Её прозвали Демо Бешеная, и это прозвище она заслужила сполна, так как не могла усидеть на месте ни мгновения, всё время задирая кого-то или болтая без умолку. Характер у неё был весёлый, голос громкий, и говорила она быстро, активно помогая себе жестами. Главной же причиной прозвища было её поведение в Игре – она исповедовала яростную и безумную манеру боя, что дважды едва не стоило ей жизни. Ростом она не соперничала с Алкионой, однако была удивительно быстра, её сильное тело разжималось как пружина, а выносливости могли позавидовать многие. Волосы её были темны, доходя до плеч, вытянутое лицо с выдающимися скулами и серые глаза придавали ей известную привлекательность. Типичная фракиянка, как сказали бы многие, – зверь, заключённый в облик женщины.