Эффект бабочки в СССР
Шрифт:
Кажется, я знал.
Чипсы ведь тоже бывают разные. Например — с добавлением натуральной петрушки или укропа вместо приправ на основе глутамата натрия. Можно их жарить на прогорклом масле, а можно — запекать в печи. Вроде и продукт один, а разница — существенная. Приучи человека к нормальным чипсам — он дерьмо с канцерогенами и в рот не потянет! Только вот беда — нынче в СССР чипсы были в страшном дефиците... И производились на одной-единственной фабрике в Москве. И дело не только в чипсах, верно?..
— Гера, ты о чем задумался? — Тася взъерошила мне волосы. — Чего такой серьезный? Вон — гостиница
— О чем думает белорус каждую свободную минутку? — улыбнулся я.
— И о чем же?
— Ясное дело — о бульбе! Ну, и о судьбах мира, конечно.
Глава 8, в которой состоится тот самый разговор
Некоторые упоминаемые в этой главе темы — очень непростые, более того — болезненные. Автор заранее просит прощения, если задел чьи-то чувства, и напоминает — это художественная литература. Мнения героев могут не совпадать с мнением автора.
— Какие планы на день? — промурлыкала Тася, потянувшись всем своим гибким, сильным телом.
— В одиннадцать — интервью, — сказал я, любуясь девушкой.
Простыня совсем сползла с ее бедер, так что вид был завораживающий. Таисия, не стесняясь наготы, соскользнула с кровати, и на цыпочках, опасаясь прохладного пола, пошла в ванную.
— Товарищ Морозова, нельзя так ходить! — сказал я.
— Это почему это? — раздалось из-за полуоткрытой двери.
Зашумела вода.
— Потому что — провокация!
— Вот именно! — рассмеялась она. — Если в одиннадцать у тебя интервью, то выйдем вместе — я поеду в Раубичи, нужно заполнить кое-какие бумаги. Довезешь меня до остановки?
Я глянул на часы — стрелки показывали восемь часов сорок минут.
— Довезу тебя до Раубич. И обратно заберу, пожалуй. Найдешь там как время провести?
— Постреляю! — по изменившейся интонации голоса, я понял, что Тася улыбается. Но вдруг тон ее стал другим: — Ой! Гера, что это?!
Мигом слетев с кровати, я рванул к ванной: что там еще за напасть? Моя подруга — не та девушка, которая испугается мышь или таракана! Едва не поскользнувшись на пороге, я влетел внутрь и замер: провокации продолжались! Соблазнительно изогнувшись, она лукаво посмотрела на меня и проговорила:
— Ну, если ты меня подвезешь, у нас ведь есть лишние полчаса, да-а-а?
— Та-а-ася!
Опоздать на встречу с Машеровым из-за непомерной увлеченности одной симпатичной особой? Запросто!
Обратно я гнал как сумасшедший, едва-едва не нарушая правила дорожного движения. Двадцать километров от Раубич до центра Минска, где в квадрате из улиц Маркса, Энгельса, Кирова и Красноармейской располагалось здание ЦК КПБ, в теории можно было преодолеть минут за пятнадцать-восемнадцать, но — светофоры, но — другие водители, но... Измерять дорогу с точки зрения птичьего полета, напрямик — дело гиблое. Однако — успел. Без пяти одиннадцать я уже взбегал по ступеням крыльца, любуясь на знаменитые безрамные окна. Витринное стекло, однако! Изюминка здания! Они еще и коммунистов переживут, эти окна...
— А вы к кому? — остановил меня строгий милиционер на входе.
— К Валентину Васильевичу.
— К Сазонкину? Так вы что — журналист? — нахмурился страж порядка.
— А что — не похож?
— Не похож.
— А на кого похож?
Он осмотрел весь мой внешний вид — от ботов а-ля кроссинговые и штанов с карманами до безразмерной рубашки навыпуск и всклокоченных волос:
— Честно? На афериста. Документики давайте, журналист... И сумку откройте.
В этот момент появился Сазонкин:
— Это ко мне, Палыч! Пропускай.
— Да-а-а? Какой-то он подозрительный, Васильич. Точно — всё нормально?
— Это Герман Белозор. Читал про маньяка в "На страже Октября", м?
Лицо милиционера резко изменилось, и он с удивлением проговорил:
— Так вот ты какой, северный олень!
Я выдернул у него из рук паспорт и сказал:
— Сами вы — олень, — и зашагал к беззвучно смеющемуся Сазонкину.
Кажется, эта комнатка не была настоящим кабинетом Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической Партии Беларуси. Скорее сия клетушка напоминала кладовку: стеллажи с пыльными книгами и папками, прокуренный воздух, обшарпанный письменный стол, несколько стульев с протертыми сиденьями... Машеров сидел на краешке стола, в руках он мял сигарету. Вроде же бросил курить батька Петр? Или это байка?
Словно в ответ на мои слова, он щелчком пальцев отправил так и не прикуренную сигарету в полёт. Бумажный цилиндрик с отложенной смертью внутри ударился о стену и срикошетил прямо в мусорное ведро. Однако, могёт!
— Герман! — Машеров сделал пару шагов навстречу и протянул руку для рукопожатия. — Я уже весь издергался, если честно...
Петру Мироновичу было шестьдесят два года, но о старости, и тем более дряхлости и близко говорить не приходилось. Он не пил, уже — не курил, вел активный образ жизни, много бывал на свежем воздухе и вообще — выглядел отлично для своего возраста. Крепкий, импозантный мужчина. Волей-неволей на ум приходили образы "кремлевских старцев", и батьке Петру они проигрывали по всем статьям.
— Сам на нервах, Петр Миронович, — честно признался я, ответив на приветствие. — Не каждый день с людьми вашего уровня встречаюсь... Точнее — только с вами и встречался.
— А я — не каждый день встречаюсь с провидцами. Я вообще в провидцев и прочие подобные вещи не очень-то верил, до встречи с вами. Хотя на войне всякого навидался, да. Волей-неволей задумаешься... Ну, присядем?
Сазонкин сдвинул к столу табуретки, включил металлический электрочайник в розетку. Я оглядывался: паутина, облупленный потолок, лампочка без абажура...
— Зато — можно говорить без опаски, — улыбнулся Машеров.
Улыбка у него была приятная, но способность батьки Петра читать мысли напрягала. Чтобы как-то начать разговор, я достал из сумки папку и положил ее на стол.
— Вот, Петр Миронович. Это вам.
— Это то, о чем я думаю?
— Именно. Записал всё как можно более четко и понятно, в хронологическом порядке, со всеми подробностями, которые мне известны. Насколько я могу судить — вероятность всего, что связано с человеческим фактором — процентов восемьдесят — восемьдесят пять. А вот стихийные бедствия... По крайней мере, те, что я вспомнил — они будут. Произойдут, тут ошибки быть не может.