Эффект бабочки в СССР
Шрифт:
— Ты угрожаешь, что ли? — поднял бровь он, а потом сделал жест рукой, отправляя опричников подальше, чтобы не слушали.
— Ни капельки, — поиграл желваками я. — Констатирую факт. Мне совершенно и феерически наплевать на заокеанских ублюдков, я по их поводу никаких иллюзий не питаю, не переживайте. Прожуют и выплюнут. Так что ничего им от меня не перепадет. Но есть ведь всякие-разные условно нейтральные страны... Например — Югославия, такая довольно симпатичная федеративная республика, при всём неоднозначном отношении к Йосипу нашему Брозу, который Тито. Я ведь Родину люблю, на самом деле. Русский язык люблю, людей наших, даже социализм — и тот мне по душе гораздо больше,
Сазонкин болезненно морщился, слушая всю эту отчаянно-глумливую тираду. Всё-таки случай мой был далеко не стандартный. Если вспомнить того же Мессинга — его отношения с властью были покрыты мраком, и сколько в тех легендах правды, а сколько — вымысла... В любом случае — с экстрасенсами и провидцами дело иметь — это не диссидентов экскульпировать. Тут подход нужен! А какой подход — этого Сазонкин не знал. Он был человеком системы, но в данный момент — действовал автономно и потому терялся.
— Ну, на кой черт вам в Афганистан? Вдруг — помрете ни за хвост собачий? — проговорил он.
— А вдруг — изменю что-то к лучшему? — парировал я. — Есть у меня определенное наитие...
— Черт тебя дери, Белозор, как с тобой сложно! Наитие у него! Х..итие!
— А кто сказал, что будет легко? И вообще... Валентин Васильевич, вам ведь не обо мне беспокоиться надо. Я — фигура пусть и необычная, но в целом малозначительная.
— Хватит наводить тень на плетень, Белозор, ей-ей, испытываю страстное желание набить тебе морду. Как думаешь — получится у меня?
Наверное, у него бы получилось. А если не у него — то у тех двоих Франкенштейнов, что курили у мусорки с лицами, полными вселенской скорби — точно.
— Вы путаете небо со звездами, отраженными в поверхности пруда, — сказал я и радостно улыбнулся.
Это я знатно загнул! Аж на душе потеплело, хотя промелькнули и некие нотки сожаления — кой хрен меня в Союз занесло, а не в Нильфгаард, скажем? Пил бы туссентское вино, травил байки по тавернам и прославлял Императора Эмгыра. Рацухи бы тамошним кузнецам задвигал, а не нашим Сашам и Сирожам....
— Сейчас я тебе действительно врежу, — посулил Сазонкин и даже пуговичку на одном из рукавов поправил.
— Вы Петра Мироновича берегите. Без него мы с вами — как дырка без бублика. Просрут нашу с вами Родину, как есть — просрут. Подохну в Афгане я — ничего особенно не изменится, всё самое главное у вас есть, я самое основное записал. А вот если товарищ Машеров, например, в аварию попадет, тогда — пиши пропало... Будем мы с вами как рыбы об лед биться и локти кусать.
— В аварию, значит? — прищурился он.
— Например, в аварию. Чтобы не было ДэТэПэ, соблюдайте ТэБэ и ПэДэДэ... И тэ дэ, и тэ пэ... А то, знаете, тут водитель плохо себя почувствовал, здесь фары у ЗИЛа-117-го оказались разбиты, потому на "Чайку" пересесть пришлось... А потом р-раз — и после Косыгина Председателем Совета Министров стал Тихонов, мягкий и интеллигентный человек, которому вот-вот семьдесят пять исполнится, или уже исполнилось... Как думаете — на пользу это пойдет Родине в нынешних реалиях?
— Белозор! — зрачки его расширились. — Это то, о чем я думаю?
— Не знаю, о чем вы там думаете, а я вот — про обед размышляю. Мне ведь в Дубровицу надо, за документами. А потом обратно — в Минск... И вот еще — пока я в командировке буду, вы не знаете, где можно моего "козлика" приткнуть?
— В командировке... Даже не думай, что я так просто тебя отпущу, — он погрозил мне пальцем. — Тоже мне — граф Калиостро. Престидижитация и гипноз, чтоб тебя... Ты у меня и в Афгане на коротком поводке ходить будешь!
Я только усмехнулся: как будто кто-то из нас в принципе ходит без поводка?
Однако что-то богат этот разговор на ассоциации и аллюзии к великим произведениям искусства прошлого и будущего. Вот и еще одна напрашивается — лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Или нет.
На удивление, никто мне мешок на голову не надевал и хлороформом не травил, чтобы утащить в кровавые застенки. Значит — лёд действительно тронулся, и в Афган я всё-таки полечу! Или поеду — как Родина прикажет.
Сел я в автомобиль и поехал — в сторону Бобруйска. За этот короткий отпуск я как-то привык к тому, что рядом сидит Тася, и потому ловил себя на том, что нет-нет, да и поглядывал на пассажирское сиденье. Вот же — прикипела моя душа к этой северяночке...
На выезде из столицы у бетонного навеса остановки у Шабанов стояли автостопщики. Проехать мимо с пустым салоном? Это стало бы настоящим скотством с моей стороны. А потому я притормозил, открыл дверь и крикнул:
— Я на Гомель! Есть попутчики?
Люди пришли в движение и как-то на удивление нерешительно двинулись к машине.
— А сколько возьмешь? — спросила бабуля в белом платочке.
Я принюхался:
— Пирожком угостите? Полезайте в машину, бабушка, довезу в лучшем виде!
— Храни тебя Боженька, сынок, храни тебя Боженька! — она мне сразу понравилась, эта пенсионерка.
Следом за ней сунулся какой-то мужичонка в картузе, лет эдак шестидесяти.
— До Осиповичей добросишь?
— Доброшу.
— За полтину?
— И без полтины. Давайте, только бабуле не мешайте, открывайте дверь с другой стороны.
А на переднем сидении вдруг возникла еще одна пассажирка. Точнее, сначала появился её бюст, потом — рыжая, мелким бесом завитая прическа, потом креп-жоржетовое платье лимонного цвета, алые туфли и телесного цвета чулки. Господи Боже, чего она забыла тут, в этих Шабанах, эта грация? Если бы меня спросили как выглядит валютная проститутка — я бы описал нечто подобное. Бывает же такое! Я думал, губы уточкой, агрессивная боевая раскраска, манеры сексуально озабоченного паралитика и мода растягивать гласные появились гора-а-аздо позже. Ан нет!