Эффект Фостера
Шрифт:
– Одна, была всего лишь одна.
– Всего лишь? Так ты говоришь об этом?
– Твоя мать отдалилась от меня, она всегда была эгоистична, но в последнее время это проявлялось в ней все сильнее. Она не желала разговаривать об этом, она не хотела больше детей, сутками пропадала в своей конюшне. – Он выдохнул и зачесал назад свои волосы. – У нас изначально с ней не задалось, но я делал все, чтобы расположить ее к себе, ведь в отличие от нее, я хотел этот брак. После свадьбы наши отношения налаживались, а когда родилась ты, она и вовсе была на седьмом небе от счастья.
Он достал сигарету и закурил. Разговор давался ему тяжело, но я совсем не испытывала к нему жалости.
– Я вообще сомневаюсь, что она способна была любить кого-то кроме себя.
– Она любила меня, – возразила я, утирая слезы.
Его взгляд остановился на моем лице.
– Конечно, она любила тебя, ты ее ребенок, часть Хелены. Но для мужчин в ее сердце не было места. Вся ее жизнь была построена на заботе о себе, – кажется, я слышала нотки обиды в его голосе. Мама не казалась мне эгоисткой. Я никогда не чувствовала себя в чем-то обделенной рядом с ней.
– Как она узнала об этом? – Испытывала ли она обиду, боль или была оскорблена выходкой отца?
– Джефри рассказал ей.
Услышав имя старшего Фостера я невольно вздрогнула.
– Поэтому ты всегда недолюбливал его? – спросила я.
Отец вздохнул и затянулся сигаретой.
– Дорис была легкодоступной стриптизершей, ее нагулянный сын бесил меня не меньше. Дэниел мой друг, и она едва не испортила его жизнь – нашу жизнь, ведь в Эванс-Фостер мы семья. Скандалы были не на руку компании, а Дорис готова была перевернуть город, но добиться своего.
Я невесело усмехнулась, чувствуя, как от долгого сидения в одной позе затекают мои ягодицы.
Боже мой.
Моя мама была святой женщиной, теперь я в этом убедилась окончательно. Она знала, что отец спал с Дорис, знала о подлости этой женщины, тем не менее, мама всегда встречала маленького Джефри с широкой улыбкой на лице, она не давала ему почувствовать себя лишним в этом обществе, как делали все остальные, даже после того, что он рассказал ей. Все вокруг были лицемерами, кроме нее. Это не справедливо, ее смерть не справедлива. Если бог есть, почему он забрал именно ее? Почему погасил ее свет, оставляя этот мир во тьме?
Потому что никакого бога нет.
– Тем не менее, ты завел роман с женщиной, которую презирал.
Он оборвал меня одним взмахом руки.
– Я и так сказал тебе достаточно и не собираюсь каяться перед тобой, ведь это совсем тебя не касается.
– Сомневаюсь, что хоть когда-либо заговорю с тобой, – призналась я, поднимаясь с кресла.
Он изучал мое лицо тяжелым взглядом, прежде чем снисходительно покачать головой. Мне не понравился этот жест, который говорил о том, что он видит меня незрелой личностью.
– Это и не требуется. Ты уедешь на учебу через пару месяцев.
– Нет, не уеду, –
Глаза его налились кровью, папа сжал зубы, явно свирепея от моих слов, сказанных хладнокровным тоном.
– Думаешь, что справишься сама? Попробуй. Ты и часа не проработала за всю свою жизнь, ты жила на всем готовом. У тебя нет никакого опыта. Ты не приспособлена к взрослой жизни, именно поэтому у тебя просто нет выбора.
У меня есть выбор.
– Оли, что-то произошло? – от противной сирены едва не полопались мои барабанные перепонки. Ох, нет, это всего лишь была Пейсли. Она смотрела на меня, и уголок ее губ дернулся в полуулыбке. Мегера знала, что произошло, наверняка подслушивала у двери.
– Возвращайся в свою комнату, поговорим завтра, – вздыхая, сказал мне отец.
Я покинула его кабинет.
Медленно я побрела в свою комнату. Мои глаза запоминали каждую деталь в холле и гостиной, на лестнице и в коридоре на втором этаже.
Мы не поговорим завтра. Мы не поговорим больше никогда.
Я закрылась в своей комнате и, не теряя времени начала собирать чемодан. Всего десять минут назад, когда отец сказал о том, что у меня нет выбора, я впала в отчаяние, но выбор был. Мой взгляд зацепился за часы-будильник, стоящие на туалетном столике в моей комнате. Изящная вещь начала двадцатого века. В комнате он выполнял скорее декоративную функцию, однако это не отменяло того, что часы все еще работали. Бабушка подарила мне их, когда я была совсем малышкой. Она умерла, когда мне было шесть, оставив наследство отцу, а мне часы и маленький подарочек.
Бабушка, должно быть, предполагала подобное развитие событий, ведь Эвансы всегда отличались скверным характером. Именно поэтому она оставила мне трастовый фонд, о котором я благополучно забыла, ведь не могла им воспользоваться до своего совершеннолетия. Но мне уже восемнадцать, а значит, у меня есть деньги, которые никому не забрать. Отец не имеет к трастовому фонду никакого отношения, даже отследить меня не сможет, ведь доступ к счету есть только у меня.
Уже ночью я уеду так далеко, что отец никогда не найдет меня. Я начну новую жизнь и буду делать то, о чем всегда мечтала. А он может и дальше строить семью с Пейсли, рожать детей и держаться за свою компанию.
Да, я уеду, но перед этим я хотела бы кое с кем попрощаться.
***
Он оставил дверь открытой как я и просила. Фостеры спали, поэтому тихо, словно мышка, я поднялась на второй этаж и вошла в его спальню. Его спина – первое, что я заметила, темные волосы в ночи казались совсем черными. Он дожидался меня в темноте, ведь время было совсем позднее.
– Мейсон, – позвала я, но он не обернулся, даже не сдвинулся с места. Тогда я подошла к нему ближе. Я задавалась вопросом, знает ли он, что произошло сегодня в этом доме? И его холодная встреча ответила за него.