Эффект Лотоса

Вольф Триша

Я сцепляю пальцы у основания шеи и упираюсь локтями в колени. Думаю.

— Знание — сила, — соглашаюсь я. — Но тогда зачем вообще отправлять записку? Если хочешь кого-то запугать, есть гораздо более эффективные способы.

Это первоначальная теория, от которой мы отталкиваемся. Автор записки хочет, чтобы мы перестали копаться в убийстве Делани.

Причина кажется достаточно очевидной: убийца не хочет, чтобы его поймали.

С другой стороны, он использовал немного запутанный способ.

— Но почему я? — Задаю я более

очевидный вопрос. — Если это не имеет ничего общего с прошлым… — «прошлое» кажется менее страшным словом, чем «мое убийство» — тогда почему бы не отправить сообщение тебе? Ты федеральный агент. Только в твоей власти прекратить расследование.

Я хочу, чтобы Рис читал между строк. Я хочу, чтобы он сам установил связь.

— Я думаю, это очевидно, — отвечает он. Он вздыхает, видя, что я в замешательстве. — Любой, кто внимательно за нами понаблюдает — за мной, тобой, нашей командной динамикой — может сделать вывод, что ты — инструмент.

— Опять повторюсь, — говорю я, и в моем голосе слышится раздражение. — Ты сегодня так и фонтанируешь комплиментами.

Он проводит рукой по волосам, выглядя таким же взволнованным, как чувствую себя я.

— Я имею в виду, инструмент, с помощью которого можно меня контролировать.

— Оу, — я на мгновение задумываюсь над его теорией. — Это похоже на сексизм. Ты же в это не веришь, не так ли?

Рис расслабляется на диване. Он проводит ладонями по брюкам, разглаживая складки. Когда он поднимает глаза и смотрит на меня, я вижу в его взгляде скрытое беспокойство.

Нам уже и раньше пытались помешать проводить расследование. Старые, крутые детективы, которые не хотят, чтобы кто-то доказал, как они ошибались. Члены семьи, испытывающие чувство вины и полагающие, что их действия привели к смерти их близких.

Но это другое. Это как-то зловеще.

— Я считаю, что для человека со стороны, ты — писатель, работающий в ФБР. И значит, что ты достаточно важна для подразделения, чтобы платить тебе зарплату и при этом не заставлять проходить тренировки и длительные процедуры, как остальных. И под словом «важна» я имею в виду, что у тебя есть влияние. — Он пожимает плечами. — Прямо как мисс Делани. Она ждала от тебя заверений. Она прочитала твою книгу и хотела, чтобы ты пообещала, что мы раскроем убийство ее дочери.

Справедливо.

— Это означает, что кто-то изнутри также мог выбрать меня целью.

— Например, агент? — с сомнением спрашивает он.

— Почему бы и нет? Если кого-то не повысили по службе или не зачислили в команду… Они могут обвинить в этом меня.

Он качает головой.

— Никто не хочет оказаться в отделе безнадежных дел. — Он становится мрачным от резких слов. — А как насчет одержимого фаната? — предлагает он, вздернув голову.

Признаюсь, мне это в голову не приходило. Но нет, я слишком хорошо скрываю личность.

— С учетом количества вариантов, это самый простой.

Я внимательно слежу за ним.

Он ухмыляется.

— Опять твоя психоболтология.

— Вообще-то, философия. Бритва Оккама. Слишком много предположений может привести к неверному пути.

— Полагаю, так и есть, — простонав, он наклоняется вперед за моим телефоном. — Как бы то ни было, мы делаем именно то, чего хочет подозреваемый. Задерживаем расследование.

Он смотрит на телефон, и я будто освобождаюсь из плена, напряжение меня отпускает. Рис никогда не упоминал о моей предсмертной «галлюцинации». Ни разу со времени моего признания. Надо признаться, я ожидала, что в какой-то момент он об этом заговорит, словно письмо могло навести его на эту тему.

Тогда он не поверил мне, так что мне не следовало ожидать, что он всерьез рассмотрит этот вариант сейчас.

Письмо ничего не доказывает.

Возможно, Рис прав насчет моих поспешных суждений.

Я тру лицо, пытаясь стереть следы усталости.

— Хорошо. Давай пройдемся по интервью братьев. Что у нас есть нового?

Он кладет телефон на стол и перематывает запись на середину.

— Торренс вспомнил повара, которого его брат нанял на несколько недель. Сказал, что его уволили из-за жалоб женщин.

Я приподнимаю бровь.

— И это не всплыло во время первого допроса Майка Риксона?

— Вот. Слушай, — он включает запись.

Я достаю блокнот. Мне нравится делать заметки, а потом переносить их в книгу. А еще фокус на истории помогает мне дистанцироваться. Мне нужно отвлечься.

«…На той неделе мы работали не в полном составе. Разве ты не помнишь, Майк? Тот парень… Как его звали? Господи, я даже не могу вспомнить. Какое-то странное имя».

«Коэн».

* щелчок *

«Точно. Коэн. Он прогулял пару дней, и мне приходилось прикрывать его. Работать в две смены. В любом случае, с учетом всех жалоб от женщин, Майк выкинул его задницу».

«Какие жалобы?»

«Кое-кто из постоянных клиентов, мы называем их пляжными тигрицами. Они сказали, что чувствуют себя с ним неуютно. Он вроде как просто пялился на них, полная жуть. Одна женщина сказала, что он к ней приставал, предлагал ей бесплатные напитки. Ха. Да, ему пришлось уйти».

Рис ставит запись на паузу.

Я отрываю взгляд от записной книжки.

— Торренс смог вспомнить фамилию этого Коэна, который отсутствовал во время первого допроса?

— Нет, — отвечает Рис. — И что еще более подозрительно, по словам Риксона, так как этот парень проработал всего несколько недель, он не потрудился внести его в систему расчета заработной платы. В принципе, его могло и не существовать.

— Только в их воображении, — ниточка, которая снимет подозрения с братьев.