Эффект шимпанзе
Шрифт:
Но вот перед кем Винсент точно виноват, так это перед оригинальным Стивом. Который почти наверняка мертв. Интересно, может ли в нашем законодательстве человек стать жертвой преступления посмертно?
А ведь я и правда имею мало общего с тем Стивом. В отличие от него, я бы ни за что не связался с военными, не смог бы расположить к себе слишком импульсивную и самодостаточную Мишель, не решился бы на большую часть его поступков... Он был гораздо самоувереннее меня. И как можно было не заметить такой очевидной подмены раньше?
Мун тем временем с головой ушел в расследование.
Я сидел один в выделенной для меня жилой комнате штаба, плотно сжавшись и глубоко погрузившись в экзистенциальные терзания. Мун намеренно шел громче, пытаясь, наверное, звуком шагов заменить слова, которых у него не было. Я подождал, пока он остановится, и лишь затем поднял глаза.
— А ведь прототипы нейросетей, способных проходить тест Пенроуза, все-таки существуют официально. Пока только в лабораториях. Хотя на людей они ни капли не похожи, — тихо проговорил он.
Это я уже и так знал. Но не знал, что искать дальше.
— Ты ведь догадывался об этом? — неожиданно для самого себя спросил я. Кислородная маска усиливала и без того мертвенную интонацию моего голоса еще на порядок, так что его звучание отдавалось мурашками даже на моей собственной спине.
— Я? Нет. Я предполагал, что ты чего-то мне недоговариваешь, думал, быстро пойму, что именно… Но я и предположить не мог, что кроличья нора может быть так глубока, — проговорил Мун.
— Но ты не побоялся сразу взять меня в свой штаб?
— До недавних пор нам некого было бояться, — грустно усмехнулся Мун.
— Как думаешь, был бы мир лучше, не умей мы генетически модифицировать людей? — снова перевел тему я.
Мун не задумался ни на секунду.
— Конечно, нет. Любую технологию можно обратить в оружие, но это аргумент не против технологии. Генетическая модификация уже спасла на три или четыре порядка больше жизней, чем разрушила. Тем более, что ее альтернатива — естественный отбор.
Сообразив, что я пытаюсь передать ему инициативу, Непобедимый продолжил:
— Я далеко не философ, но некоторые выводы напрашиваются сами собой. Во-первых: наше происхождение не имеет значения, если непредвзятый наблюдатель не может указать, чем мы отличаемся от других людей. Не в вопросах физиологии, а по сути.
— Почему?
— Потому что не все вопросы вообще имеют ответ. Нельзя точно сказать, кто является человеком, а кто — нет. Это как с религией. Невозможно точно сказать, существует бог или нет — вопрос изначально поставлен таким образом, что не может иметь ответа. Нам приходится решать для себя, что более вероятно, и жить, исходя из этого решения.
— И самое сложное — жить…
— Если задуматься — твоя природа не мешает тебе жить. Скорее даже наоборот. Мешает лишь твое отношение к ней. Как только ты победишь его, жизнь сразу наладится.
— Логично. А как его победить?
— У всех по-разному. Мне нужно было простить Китай. Без гнева, который их подпитывал, остальные эмоции вскоре прошли.
Я не знал, что еще сказать. Поэтому Мун снова принял инициативу:
— Мы тут с парнями подумали… Если предположить, что эти гиноиды из Бостона… такие же, как ты, то это объясняет все, что там произошло. И сигнал, и попытку убрать свидетелей… Ну и континуум новых трудностей появляется, как обычно. Но доказать это теперь практически невозможно.
Затем командир отвернулся, и пару минут мы оба думали о своем. Наконец, придя к какому-то заключению для себя, он спросил:
— Когда ты готов идти в НИИ?
***
Безлунная ночь закрывала плотным слоем тьмы все, что не было специально освещено — а мало у кого была энергия на лишнюю подсветку. Редкие прохожие вынуждены были надеть специальную одежду с пьезоэлектрическими «фарами», чтобы, по крайней мере, не натыкаться друг на друга. На крыше третьего корпуса НИИ нейрофизиологии виднелись лишь четыре красных маяка, обозначающих углы здания для авиации. Даже посадочная площадка не была освещена — видимо, никто в ближайшее время не собирался ей пользоваться.
На самом деле, весь город был освещен так слабо, что даже из его центра на небе ясно просматривались звезды. И некоторым это казалось насмешкой над человечеством. Напоминанием о тщетности наших попыток бороться с темнотой, да и с естественным порядком вещей в принципе.
С другой стороны, возможность смотреть на звезды по ночам словно бы повлияла на восприятие горожан. Благодаря современному образованию все знали, что представляет собой космос. Это безграничная, безжизненная тьма, которая не прощает ошибок, и которой нет никакого дела до нас. Лишь одна несоизмеримо крохотная точка — исключение из общего правила. И мы едва ее не уничтожили. Мурашки на спине, возникающие от этой мысли, действовали иногда не хуже, чем уголовные статьи за экологические преступления.
Когда-нибудь мы решим оставшиеся проблемы с термоядерной энергией, и ночная тьма снова отступит. Но надолго ли?
Впрочем, сейчас эти условия нам на руку. Никто не обратил внимания на маленький гражданский конвертоплан, который спикировал к крыше, завис над ней на несколько секунд, а затем снова набрал высоту и исчез во тьме.
Конечно, не все так просто. Со всех сторон крыши свисали охранные камеры, способные распознать инородный объект даже в таких условиях. Но всевидящее око — палка о двух концах. Мун тоже мог безошибочно определять их положение, и идти так, чтобы ни на секунду не попадаться в их поле зрения. Планы здания у него тоже были. Я уже и не спрашивал, откуда они взялись.
Первым делом мы нашли решетку центральной вентиляционной шахты, несколькими взмахами силовых ножей перерубили болты служебного люка, и, на ощупь нашаривая ступеньки, поползли вниз. Крепления лестницы предательски скрипели, заполняя всю шахту жутковатым эхом.
Спустившись на десяток этажей, мы добрались до помоста с дверью. Мун быстро отключил замок, ненадолго застыл, прислушиваясь, не последует ли с той стороны ответной реакции, а затем толкнул дверь внутрь. Такое же темное помещение за ней оказалось одним из контроллеров микроклимата. Множество разнокалиберных труб, протянутых по его стенам, излучали приятное тепло. Из него мы вышли в нормально освещенный белый коридор. Никого не встречая на пути, мы добрались до аварийной лестницы, очень удобно соединяющей все этажи здания, и при этом гарантированно заброшенной.