Эгипет
Шрифт:
Там был совершенно другой мир: двор собора представлял собой крупнейший в Лондоне книжный рынок, и на лотках, установленных между контрфорсами, под знаком Сердца, или Компаса, или Дельфина, лежали книги, купить которые Уилл не мог, но мог на них полюбоваться: Холиншедовы хроники [66] в огромных фолио, «Счастливые Вести из Нового Мира». [67] А между лотками бродили продавцы печатных листков с балладами и вообще разными разностями, у этих были свои известия: испанские заговоры и двойные убийства, правила любовной игры и правила игры шахматной, истории, только что переведенные с итальянского, чистая правда, чистая правда.
66
Холиншедовы
67
«Счастливые Вести из Нового Мира» — вышедшая в 1577 г. в Лондоне в переводе Джона Фрамптона книга испанского врача и ботаника Николаса Монарда, посвященная обнаруженным в Америке растениям, в т. ч. табаку.
Мимо Блэкфрайрз движение в те времена шло в основном в сторону Темзы, главной лондонской транспортной артерии. Уилла вместе со всеми остальными буквально вынесло к воде, где нужно было с ходу включаться в спор с соседями за услуги лодочников — впрочем, сперва ему пришлось уступить дорогу к первой же подошедшей лодке олдермену и его слуге; после чего наконец получилось подойти к самому краю воды. Над городскими шпилями и людными улицами неслись облака, обгоняя ялики, дощаники и прочие легкие суденышки, снующие по волнам с набитыми ветром парусами, между высокими бортами «купцов». Уилл скорчился, подобрав колени, в доставшемся ему тесном закуте на борту лодки и вслушивался, вглядывался в роскошный сентябрьский день, пробовал его на вкус, так, словно пытался навечно записать его в памяти во всех подробностях.
Времени на дорогу ушло немало, а потому приходилось спешить; взобравшись по ступенькам причала в Мортлейке, он спросил у проходящей мимо прачки, где здесь дом доктора Ди, а потом спросил еще раз, возле церкви, и еще раз, у ведущей в сад калитки, о которую облокотилась улыбчивая молодая женщина с щеками, разрумянившимися, как сентябрьские яблоки, и такими пухлыми, что даже глаза у нее казались из-за щек уже, чем были на самом деле.
«Доктор Ди здесь и живет».
«А вы, простите, кто такой?»
«Меня прислал мастер Джеймс Бербедж из Театра в Шордиче».
«Так вы актер».
«Он самый».
Она окинула его взглядом, с ног до головы, улыбчивым и добродушным, и наконец открыла ему калитку.
«Доктор в саду, — сказала она. — А это его дом. А это — его жена».
Она сделала неглубокий, с поддевкой, книксен. Уилл поклонился.
«Идите, только тихо, — сказала она. — Он чем-то занят, понятия не имею чем. Хотя с ним всегда так. Занят. А я понятия не имею чем».
Она указала рукой направление, и Уилл вошел в прекрасно ухоженный сад, уже успевший, правда, опустеть и пожелтеть. Здесь были клумбы с какими-то травами, плавали в пруду карпы, и еще были двое, нет, трое солнечных часов разных типов; а в центре высилось сооружение, явно не имевшее к саду никакого непосредственного касательства. Нечто вроде домика или шатра: несколько высоких шестов, и на них — тяжелая плотная материя; перед входом — выкрашенная в черное панель, в центре которой он сразу углядел какую-то стекляшку, линзу, маленькую круглую линзу, которая фокусировала солнечный свет.
Занавес у входа в шатер затрепетал, вздулся, и наружу вышел высокий сутулый человек, который казался еще более сухощавым и длинным из-за долгополого темно-коричневого одеяния и из-за длинной подернутой сединой бороды. Он глянул на Уилла и поднял брови, но больше ничем не выказал внимания к гостю; достав из складок мантии маленькую круглую чашечку, он прикрыл ею стеклянный глазок в черной панели. И тут же вернулся обратно в шатер.
Уилл стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Когда доктор Ди вышел снова, на нем была пара очков в черной оправе и с дужками, заправленными за уши; от них его и без того круглые глаза казались еще более круглыми,
«Иди сюда».
Уилл подошел, и доктор взял его за плечо. Он поставил его перед входом в тент, прямо напротив поблескивающего на солнце стеклышка; потом передумал и отвел на несколько шагов дальше.
«Мастер Бербедж, сэр, послал меня к вам с поручением, он просил…»
«Теперь запомни, — сказал доктор и поднял палец, — что стоять ты должен совершенно неподвижно. Даже глазом не смей моргнуть, пока я тебе не разрешу. Слышишь, что я сказал?»
Уилл кивнул.
Ему стало как-то не по себе. А вдруг его сейчас заколдуют? Лучше делать так, как тебе сказали. Доктор Ди вернулся к шатру, постоял у входа и снова подняв палец, погрозил Уиллу.
«Ни единого движения. Умри и не дыши. Начали».
Он снял со стеклянного глазка черную крышечку и стал что-то бормотать про себя, не то считал, не то молился. Уилл не мигая смотрел в стеклянную линзу, как будто в глаза василиску, откуда вот-вот вылетит смертоносный луч. Потом доктор опять закрыл глазок крышечкой; набрал полную грудь воздуха и скрылся внутри.
Уилл стоял, как примороженный, не мигая и слушая, как стучит сердце, а в уголках глаз у него собирались слезы.
Наконец доктор Ди появился снова и как будто в первый раз увидел Уилла.
«Прошу у вас прощения, сэр! Можете двигаться, двигаться, скакать и танцевать».
В руках у него было что-то плоское, как блюдо, завернутое в кусок черного бархата.
«Иди сюда, — сказал он. — Иди сюда и расскажи, чего на сей раз хочет от меня мой друг Бербедж».
Доктор Ди провел его в дом, который казался много больше обычного человеческого жилья, как будто несколько домов собрали вместе; в стенах прорублены двери, а между кухней, кладовой и прачечной — крытые свинцом галереи. Уилл проследовал в кильватере раздувающейся на ходу докторской мантии и шаркающих шлепанцев в большую вытянутую в длину комнату, вдоль которой в обеих стенах были прорезаны затянутые переплетом маленькие оконца; в комнате было столько разных предметов, и в таком беспорядке, что Уилл не то что никогда не видел ничего подобного, но даже и представить себе не мог.
Самое настоящее логово чародея.
И дело было даже не столько в медной небесной сфере, уменьшенном скелете небосвода: такая могла быть у любого шарлатана; и не в двух пергаментного цвета глобусах, которые стояли бок о бок как две концепции мироздания, и не в градуированных астрономических приборах, чье назначение Уиллу было неизвестно, но выглядели они куда волшебнее, чем любой lignum vitae. Дело было не в дикой смеси предметов привычных и экзотических: желтозубый череп (sal cranii humani), самоцветы, кристаллы, кусочки разноцветного стекла в глиняных мисках, или разложенные по столам, или подвешенные возле окон, чтобы окрашивать в разные цвета свет солнца; и не в прошитых бечевой рукописях, не в листах бумаги, исписанных на трех или четырех языках и разложенных, развешанных повсюду, словно бы для того, чтобы напоминать доктору Ди об открытых им тайнах, о которых он в противном случае мог забыть; дело было во всех этих вещах вместе взятых, да еще и отразившихся в большом выпуклом зеркале на стене, плюс черный кот, который как раз обнюхивал на столе остатки ужина (голубиные косточки и сырную корку), да еще метелка из перьев торчала из кармана повешенной на гвоздике мантии, как нелепая взъерошенная птица.
Но прежде всего поражали книги; он в жизни не видал, чтобы в одном месте разом было столько книг: книги в высоких шкафах, книги, стопками наваленные по углам, книги, устало привалившиеся друг к другу на полках, книги в переплетах и без переплетов, и в этой комнате, и в коридоре, ведущем в другую комнату, также до самого потолка увешанную книжными полками; открытые книги лежали поверх других открытых книг на столах и на стульях. В доме своих родственников, Арденов, Уилл тоже видел большое собрание книг, аж несколько дюжин: накрепко запертые в шкафах, умолкшие, казалось, навсегда. Но здесь их были сотни, а может и тысячи, и он почти успел убедить себя в том, что слышит, как они перешептываются между собой, пересказывая друг другу заключенные в них тайны.