Его любимые женщины
Шрифт:
– У вас недовольный вид.
Дерек взглянул Рэйне в глаза. Разумеется, у него недовольный вид, потому, что он недоволен. Ему почему-то не хочется видеть Китти. Не хочется, чтобы она была здесь.
– Я взволнован.
– Глядя на вас, этого не скажешь.
– Поверьте мне, – мрачно сказал он. – Я очень волнуюсь.
Дерек понимал, почему лжет. Китти была красивой, образованной, светской. Прекрасное дополнение к жизни, которую он планировал для себя. Но не прошло и двух недель с тех пор, как он наконец-то добился ее согласия, а его мысли почему-то
Вот она – держит на руках его ребенка. И выглядит так естественно, что ему хочется пересечь комнату и заключить ее в объятия.
Он сжал кулаки, не вынимая рук из карманов, и сказал:
– Только одна вещь могла бы мне доставить большее удовольствие: если бы к приезду Китти Изабелла чувствовала себя уютно в моем обществе.
Конечно, он снова лгал. Многое могло бы ему доставить большее удовольствие. Например, снять с Рэйны футболку и прижаться губами к ее нежной коже.
В его голосе чувствовалась такая сдержанная, лишенная чувства юмора решимость, что Рэйна не удержалась и вопросительно изогнула бровь. Его ответ был настолько… ну, настолько в стиле Дерека.
– Ничто не могло бы вам доставить большее удовольствие?
– Что вы имеете в виду?
– Откровенно говоря, я не могу решить, что вас волнует меньше: приезд Китти или время, которое вы проводите со своей дочерью. – Рэйна не спеша подошла к нему. – За девять лет ни один проект не вызывал у вас так мало воодушевления. Так мало интереса. Так мало удовольствия. Это ваша дочь. Как, по-вашему, она чувствует, что не вызывает у вас воодушевления?
Изабелла вцепилась в футболку Рэйны и уткнулась лицом в ее руку, словно в отчаянии от того, что та собиралась передать ее Дереку.
– Ей пять месяцев, – бесстрастно сказал Дерек. – По-моему, она мало что чувствует.
– Что ж, вот в чем ваша проблема.
– Моя проблема?
В ее голосе явно слышалось раздражение:
– Вот именно. Ваша проблема с Изабеллой. Что удивительного в том, что она не хочет оказаться в ваших объятиях, раз вы обращаетесь с ней так, будто у нее нет чувств?
– Ей пять месяцев.
– И вы думаете, что у детей, которым пять месяцев, нет чувств? – Внезапно оказалось, что они говорят уже не об Изабелле. В ней бурлили чувства, которые она сдерживала несколько лет. – Это типично для Дерека.
– Что это должно означать?
Она открыла рот, собираясь ответить, но все, что приходило ей в голову, казалось неуместно сердитым. В конце концов, разве по его вине она сделала глупость и влюбилась в него? Нет.
Рэйна не стала отвечать. Она закрыла рот, прижала к себе Изабеллу и ушла на кухню.
Когда он вошел на кухню следом за ней, она подошла к шкафчику и достала оттуда стакан.
Налила себе воды из бутылки, стоявшей на дверце холодильника, и выпила ее, не забывая о том, что за спиной стоит Дерек и что она еще не ответила на его вопрос.
– Вот как обстоит
– Так оно и есть.
– Всегда. Наверняка. Вне всякого сомнения.
Он слегка сощурил глаза.
– Что вы хотите сказать?
– Вы так преданы «Мессина дайэмэндз», что никогда даже не думаете над тем, чего можете пожелать. Вы полностью подавляете свои эмоции, потому что не считаете их важными. И, следовательно, не считаете важными эмоции других людей.
Он сжал зубы.
За девять лет она заметила: когда Дерек чувствовал гнев, он сжимал зубы, совал руки в карманы и говорил очень тихим голосом. Именно так он и повел себя сейчас.
– Я возглавляю «Мессина дайэмэндз». От меня зависит больше людей, чем вы можете себе представить. Следовательно, то, чего я желаю, и то, что мне нужно, – не важно.
– Больше, чем ямогу себе представить? – спросила она. – Я знаю, сколько человек у вас работает. И знаю, что они зависят от вас. Я знаю, что ваша работа важна. И ваша преданность достойна восхищения.
Вне всякого сомнения, это качество было среди тех, которыми она больше всего восхищалась в Дереке. И, вероятно, оно было одной из причин, по которым она влюбилась в него.
– Проблема в том, – продолжала она, прежде чем он успел перебить ее, – что вы так усердно стараетесь сдержать свои эмоции, что вы убеждены: ни у кого другого тоже нет эмоций. Но у нормальных людей – даже у тех, кому пять месяцев, – есть эмоции. Вероятно, они гораздо чувствительнее к настроениям, чем большинство взрослых людей, с которыми вы имеете дело.
Судя по виду Дерека, ей не удалось его убедить.
– Итак, вы хотите мне сказать, что я сам виноват в том, что не нравлюсь Изабелле.
– Сожалею, но так оно и есть.
– Ей пять месяцев. Она даже не умеет говорить. И я бы сказал, что, кроме того, она мало что понимает.
– Вот именно, – согласилась она. – Если она не может понять то, что вы говорите, откуда, по-вашему, она знает, что именно вы чувствуете?
– Наверное, она этого не знает.
– И в этом вы бы ошиблись. Она знает, что именно вы чувствуете, наблюдая за выражением вашего лица, слушая вашу интонацию. Глядя вам в глаза. Вы наняли меня в помощницы, потому что ничего не знаете о детях. Так почему бы вам не позволить мне выполнять работу, на которую вы меня наняли, и научить вас тому, что я знаю? Если вы мне не верите, просто посмотрите на Изабеллу.
Дерек перевел холодный взгляд с Рэйны на свою дочь. Изабелла прижалась к Рэйне, уткнувшись личиком в ее шею.
– Что с Изабеллой?
– Обычно она веселая и очаровательная. Из-за того, что мы ссоримся, она прижалась к моей груди. Она явно почувствовала наше настроение и нервничает.
– Хорошо, – наконец сказал он, холодно кивая. – У детей есть эмоции, и они отлично в них разбираются. Скажите, как это мне поможет.
– Ну, до сих пор это вам никак не помогло. Это работало против вас.