Его ребенок
Шрифт:
А наутро я все-таки поехала домой, желая разобраться с Кристиной. В такую рань она просто обязана была быть дома. Школу она окончила еще месяц назад и теперь готовилась к поступлению.
Только дома меня ждала встреча, увы, не с сестрой, а с матерью.
— Ну надо же, какие люди, — рассмеялась она, глядя на меня красными от недосыпа глазами.
— Ты что, еще не ложилась, что ли, спать? — без приветствий начала я.
— Уснешь тут с вами. Кристинка второй день на звонки не отвечает.
— Что значит не отвечает? И на твои тоже? Где она?
— Она уехала поступать.
—
— Да, она внезапно решила уехать жить в Санкт-Петербург, а меня оставила одну.
— Мама, не начинай, — отмахнулась я.
Раньше почему-то на меня это всегда действовало – все ее упреки, что она на наше воспитание всю себя и свою жизнь положила. Но почему-то сейчас я понимала, что не так уж и много она делала. Да, содержала нас двоих. Да, ей было сложно. Но в России есть тысячи других женщин, которые так же тянут на себе детей и никогда не ставят им это в упрек, не заставляют жить их с виной и осознанием, что они своим появлением испортили матери жизнь.
— Ну надо же. А Скольников-то, оказывается, тебе так и не рассказал? А что же ты тогда со мной все еще не общаешься?
— О чем ты? — насторожилась я.
Глупо, но я ревновала его к маме, наверное, поэтому настолько и отдалилась от нее и не хотела пока сближаться.
— Я просто удивилась, что ты меня мамой назвала, — отмахнулась она и отвернулась, я же присела рядом с ней и потянулась за ее ладонью, но она вырвалась, не давая мне взять себя за руку.
— Мам?
— Я не мать тебе, — тихо произнесла она, широко улыбнулась, а затем громко закричала, поворачиваясь ко мне: — Не мать! Ясно?
Я просто безмолвно кивнула, часто моргая и ничего не понимая. Совсем-совсем ничего не понимая.
— Ты дочь моей младшей сестры.
— Тети Кристины? — Губы пересохли и просто не желали двигаться, отлипать друг от друга, но я старалась как могла. — А папа?
— Папуля-то тот, — хмыкнула она, — Всем им Кристина краше была.
Я поднялась, больше не желая слушать этот бред, но в спину мне полетело еще более ужасное:
— Даже Марк твой влюблен в нее был до одури.
Я остановилась и , не оборачиваясь, сипло спросила:
— В тетю Кристи…
— Да не тетка она тебе, а мать! Потому-то вы так и похожи. Хорошо хоть, Скольников тебе не отец, а то казус бы вышел.
Мама рассмеялась, а я просто побежала. Вон из квартиры, вон из подъезда, вон из города. Слезы разъедали глаза, а душу отравляла горечь обмана.
Марк и Кристина. Марк и моя тетя…
Мамой назвать я ее никак не могла.
Нет-нет, это все бред какой-то. Не может все быть настолько глупо и неправильно. Не может.
Я сама не заметила, как добралась до станции и села на электричку. Телефон все вибрировал и вибрировал, но у меня не было сил и желания разговаривать, я словно настолько отупела от боли, что просто разучилась связывать мысли в слова.
Не было у меня слов, и все тут.
И это дурацкое состояние никак не проходило. Да, Марк подумает, что я опять, как он говорит, сглупила, сбежала, поторопилась с выводами.
Пусть думает, что хочет.
В этот момент мне было настолько одиноко и страшно, что я никак не могла заставить себя думать о Марке.
Доехав до маленького городка, в котором я не была с пяти лет, я села в первое попавшееся такси и назвала адрес. Его я знала. Отчего-то помнила: казалось, с самого детства его намертво выжгли у меня в голове.
На что я рассчитывала? Не знаю.
Наверное, все выяснить.
Узнать правду.
Я все еще надеялась, что мама мне соврала, сказала это со злости, чтобы обидеть, задеть, сделать побольнее непонятно для чего, но лучше так, чем в двадцать осознать, что весь твой мир неправильный. Весь твой мир строился всегда только на лжи.
Дверь мне не открыли, я просто ее толкнула, и та поддалась. В квартире стоял отвратительный запах спиртного, словно кто-то им поливал стены и пол…
Я сдержала малодушный порыв отступить назад и все же зашла в квартиру. Молча. Никого не звала, просто изучала комнаты, которые, как ни странно, оказывается, очень хорошо помнила. Помнила, в какой из маленьких комнат всегда пряталась мать, а в какой отец любил пить со своими дружками. В самой большой, напротив телевизора.
В нее я и шагнула сейчас. Ничего не изменилось, кроме самого телевизора. И откуда только денег взял на современный, с плоским экраном. А еще поменялся отец. Он постарел. Сильно и отвратительно. А ведь он был даже младше Марка – с ума сойти.
— Кристина? — удивленно воскликнул мужчина, выронив из рук кружку. Что удивительно, с чаем…
— Нет, Карина. Отец.
Глаза отца заполнились слезами, а я до боли прикусила губу. Конечно же, то узнавание в глазах и имя, которым он меня назвал, говорили обо всем. Но ведь не зря же я приехала. Так и не проходя вглубь комнаты, я сухо спросила:
— Кто моя мать?
Мужчина зажмурился и, поднявшись, подошел ко мне. От него несло перегаром, и я поморщилась, но сдержалась: мне нужны были ответы.
— Неужели она тебе все рассказала?
— Так это правда?
— Да, Настя твоя тетка.
— Но как так получилось?
— Твоя мать меня не любила. А я был слишком ревнив и ничего не замечал.
— Что это значит? — нахмурилась я и немного пошатнулась: тяжело было стоять почти солдатиком, без опоры. Но я никак не хотела, чтобы этот мужчина, мой отец, подходил ко мне еще ближе.
— Кристина любила другого человека. Но забеременела от меня. Мы с тобой, доченька, были ей не нужны. Я думал, что стерпится – слюбится. А она все просилась и просилась у меня. Хотела в Москву поехать, к хахалю своему. Помириться. А я ее тобой попрекал. Как же так? Неужто ребенка оставишь на меня. Надо было отпустить…
— Не понимаю, — я тряхнула головой, — а Кристина? Она же тоже твоя дочь?
— Да. Но я Настю никогда не любил. Только Кристинку свою. Дуру набитую. — У отца по щеке потекла слеза, а я вздрогнула. Неужели тот самый мужчина, о котором говорит отец… да ну нет, это уже Санта-Барбара какая-то… — Тяготили мы с тобой ее. Она видела помеху во мне. И в тебе тоже видела помеху…