Его сладкая девочка
Шрифт:
Смотрю в окно, воспроизводя в голове вчерашний вечер. То, как он трогал мою ногу, как нес на руках. А я тайком вдыхала запах парфюма и пыталась его запомнить. Для такой, как я, это событие в жизни. А в новой жизни, после смерти папы, и вовсе единичный случай заботы и внимания. Мама тогда как-то резко начала пить. Потом в ее жизни появился один мужчина, второй, третий… После него я считать перестала. У меня другие важные дела появились: не умереть от голода. Матери к тому времени стало плевать, мне кажется, она и не всегда помнила, что родила дочь. Спасибо соседке: пристроила
Когда в нашу жизнь пришел Иван, трудно сказать. В один прекрасный момент мать вдруг очнулась и велела собирать вещи. Так мы оказались здесь. В небольшом посёлке. Чтобы успеть к первому уроку приходилось вставать в шесть часов и ехать на автобусе, развозящим рабочих. Но я готова была. Лишь бы не менять школу. Да и работа в городе так и оставалась.
Выхожу на своей остановке, трясу головой. Сейчас ни к чему всё это вспоминать. Смысла нет. Сейчас малышек забрать надо. Маленькая рано просыпается, а у соседки возраст такой, спать и спать по утрам.
Ковыляю, припадая на больную ногу. Надо же было так попасть. Но зато на ручках покаталась. Улыбаюсь своим глупым мыслям. Где еще такое бы в жизни случилось? Нигде. А так вот помнить буду.
Поскорее только разобраться с ногой. Сегодня снова ночная смена и поменять в зале меня не с кем. А отказаться от работы я никак не могу. Это и ежу понятно.
— Что с тобой, девочка?
Теть Зоя так похожа на мою бабушку. Наверное. Я ни одну не помню. Но в мечтах примерно такой представляла. С добрым лицом и кучей морщинок возле глаз.
— Упала неудачно.
Начинает охать и причитать. И по голове гладить. А я стою и ловлю жадно эти ласки. Так мне не хватает тепла человеческого. Просто поделиться своей тяжестью. Даю себе несколько секунд на слабость. Больше нельзя. Жалость унижает и расслабляет. А мне ни то, ни другое не нужно.
— Теть Зой, проснулись мои девчонки? В травму поеду, хочу с собой взять. Маруське курточку надо и кроссовочки. Похолодает, нечего надеть будет.
— Проснулись, милая, проснулись. Разве ж эта труба даст кому-то поспать? — По—доброму улыбается. — Сама-то или, блинчик хоть перехвати. Совсем прозрачная стала.
— Спасибо. Не хочу есть. На работе перекусила.
Почти не вру. Правда выпила стакан воды. А ночью кофе пила. Желудок жалобно сжимается, но есть я не соглашусь точно. Она ж на пенсию живет, денег не возьмет. А так я тоже не могу. Вот если бы она согласилась присматривать за оплату. Тогда бы… Но об этом я поговорю вечером с ней. Ещё слов подходящих не нашла.
— Ела она. Вечером ждать вас или тебе больничный дадут!?
— А можно? Если можно, приведу.
— Я ж сама спрашиваю. Значит, можно. И мне веселее, и они под присмотром. А ты, выходит, без справки? Работать?
Пожимаю плечами. Что тут отвечать? Мне девочек надо кормить и одевать. Больше рассчитывать не на кого.
Забираю довольных малышек и хромаю к дому. В травму еще рано. Можно взять сумку и пойти на озеро. А оттуда уже сразу доехать до врача. Благо в коляску влезает и сухая одежда, и игрушки. Или дома остаться, там тоже дел много. Огород сам себя не выходит. Но дома вариант, если Иван или спит, или убрался к дружкам. В иных случаях пересекаться с ним страшно. Не посмотрит ни на кого, изметелит, и потом лежи в углу и считай вдохи, чтобы встать получилось. Почему-то бьет постоянно в живот. Или по бокам. Там синяков не остается, а болит очень долго.
— Ксюш, — тянет Дашка, — ты чего грустная сегодня?
— Устала просто. И нога, видишь, болит. А так я веселая. — Улыбаюсь. Дашка не по годам взрослая, взгляд такой, словно пять жизней прожила. Да и достается ей теперь тоже. Машку пока не трогает. Она бы точно не выдержала. Слабенькая она у нас.
— На озеро сегодня?
— Посмотрим, если папа дома, то уйдем. А если нет, посмотришь за сестренкой? Надо парником заняться.
Парник, конечно, преувеличено. На пленку и ту денег нет. Поэтому у меня свой метод — глубокая яма, а сверху накрываю старыми рамами. И, кстати, хорошо растет все. Рабочий метод. Только сорнякам по фиг, они в любом месте растут.
Господи, как же легко все-таки может человек упасть с высоты. В один миг. Пусть мы не жили шикарно, но неплохо же. У меня счастливое детство было. И мечты. Мечты точно были. Мы на море собирались, уже билеты купили… когда всё детство закончилось… До сих пор порой кажется, что это дурной сон.
Так, встряхнулась, Романова. Чем больше вспоминаешь, тем больше себя в депрессию загоняешь. Помни, что у тебя на это нет права.
— Ксююююш, слышишь?
— Слышу… здесь постой с коляской.
Ну вот. Сегодня снова не до огорода. Крики слышны за несколько домов. Значит, снова целый день на озере.
Хочу пробраться к дому, взять сумку с полотенцами, но вовремя вспоминаю про ногу. Ладно, на месте придумаем. Можно ведь и не купаться или пеленку приспособить.
***
«Перелома нет»… «растяжение связок»… «фиксирующая повязка»… До сих пор слова звучат в голове. Хорошо, что обошлось без сломанных костей, но вот это «полный покой ноге»… как контрольный. Значит, фиксировать и терпеть. Ко всему ведь привыкнуть можно, к боли тоже.
Сижу на берегу и смотрю, как девчонки копошатся в песке. Замок строят. Сегодня на удивление много детей, поэтому компания шумная и деятельная. Позволяю себе немного расслабиться и помечтать. Я с детства люблю это делать. Раньше забиралась на подоконник и уплывала в выдуманный мир. Раньше, правда, я и в деда мороза верила.
Прикрываю глаза и представляю… Егора. Как человек может быть таким… красивым? Он же ожившая мечта любой девчонки. Дело даже не столько в его внешности, сколько в глазах. Космос же, а не глаза. В них и страшно утонуть и хочется это сделать. Эх, повезет же какой-нибудь красотке, которую он выберет. Впрочем, из того, что я видела на этом самом берегу, красивых девушек вокруг него много. Слишком много. И распыляясь на всех, вряд ли захочет одну. А жаль. Таких, как он, можно любить всю жизнь.