Его выбор

Алмазная Анна

Пару раз выловив мальчонку из выгребной ямы, он не выдержал, спросил у Лесли: зачем позволяет издеваться над младшим? Лесли тогда скривился, покраснел густо, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но посмотрел ошеломленно на Армана и промолчал. Однако его брата после этого почему-то никто не трогал.

— Не вступился бы этот дурак, давно бы я «братишку»… — прошипел Лесли. — Но у Армана такой взгляд был… «Не защитишь, так и ты мне не нужен». Хороший шибко? А я что, дерьмо?

Да не хороший Арман, он действительно не понимает. Для него тронуть кого-то из семьи — это тронуть его. А брат — это брат. Единокровный,

родной, какая разница? Эрр тоже единокровный, и что? Был единокровный… Арман отшатнулся от зеркала.

— Временами даже магия бывает полезной, не так ли, мой мальчик? — рука опекуна тяжело легла на плечо и так его сжала, что Арман от боли втянул сквозь зубы воздух. — Надеюсь, что ты такой ошибки, как твои гости, не совершишь. Надеюсь, ты всегда будешь помнить, что тебя могут подслушать, и примешь меры предосторожности.

— Уж не сомневайся, — прохрипел Арман.

Свои тайны он выдавать точно никому не собирался. И доверять после такого… никому. Горько, противно. И взгляд все равно тянется к покрывающемуся темной пленкой зеркалу, стремясь досмотреть, питаясь надеждой, что все это лишь досадная ошибка. И уже осознавая, что ошибки быть не может, а зеркало медленно превращается в черный, сливающейся с остальной стеной камень. Представление закончилось.

Арман покачнулся. Ошеломленно опустившись на стул, он вплел пальцы в волосы и уставился на мраморные прожилки столешницы. Его била мелкая дрожь, во рту пересохло, но когда в дверь постучали, он уже взял себя в руки. Даже нашел силы встать, гордо выпрямиться, посмотреть в глаза Лесли спокойно и не выпустить наружу жрущие душу горечь и презрение. К себе, к «другу», а разница?

— Идем во двор! — потянул его за руку Лесли. — Говорят, там такие зверюги, замок охраняют.

Зверюги? Только зверюги его волнуют? К этим «друзьям» Арман как безумный рвался в столицу? Подальше от Эрра? Бред. Боги, скажите, что это всего лишь лихорадочный бред! И сейчас Арман очнется, и все будет как прежде. И Эрр будет жив, и Лесли станет прежним. Близким, родным. Не тем, кто только что говорил матери гадости, а теперь вновь улыбается, с легкой грустью, будто сочувствует, но и в самом деле рад встрече.

— Боюсь, время для игр сейчас не подходящее, — ответил за воспитанника Эдлай. — Траур обязывает, мой мальчик.

— Мы понимаем. — Паучиха бросила в сторону Эдлая заинтересованно-игривый взгляд. Армана передернуло, показалось вдруг, что столица, школа были всего лишь бредом… и настоящее тут, а между ним и когда-то родным Лесли разверзает пасть бездна. — Мы заглянем позднее. Мой сын с удовольствием останется с вашим воспитанником. Думаю, в столь сложное время поддержка друга будет весьма кстати.

Лесли вмиг стал серьезным, посмотрел иначе, с какой-то потаенной тоской, и на миг Арман засомневался, что увиденное в зеркале было правдой. Не может быть правдой. Не может Лесли быть таким....

— Спасибо, что приехали, — спокойно продолжал Эдлай, до боли сжимая плечо Армана. — Но моему воспитаннику теперь гораздо более полезно уединение и отрешенность. Траур по близким обязывает.

Арман ненавидел в последнее время уединение, но возражать не стал, до хруста сжав зубы. Он мысленно поклялся научиться говорить вот так — вежливо, спокойно — и в то же время бить словами, смыслом, понятным лишь немногим.

Ничего ведь Эдлай не сказал, а Паучиха побледнела, испуганно посмотрела на опекуна, будто увидела его в первый раз, что-то шепнула Лесли и вывела сына из кабинета.

Боги, ну почему? Пальцы сомкнулись на дорогой статуэтке. Разбить! Раздавить... Может, хоть на миг станет легче?

— Арман…

Запястье прошило болью — хватка опекуна не была ласковой, зато голос оказался неожиданно теплым:

— Не смей портить чужих вещей. Никогда. Не смей впадать в гнев из-за какого-то недоумка.

Недоумка? Лучшего друга. Бывшего друга… Арман позволил отобрать у себя статуэтку, послушно опустился на стул и вздрогнул, услышав:

— Я понимаю. Больно, да?

— Больно, — выдохнул Арман.

— Ты никому не можешь верить, мой мальчик. Даже мне. Доверие… оно делает слабее, понимаешь?

— Понимаю…

— Ты молодец. Хорошо держался. Будешь отличным главой рода. Но пока ты им не станешь, я буду с тобой.

Арман до крови прикусил губу и гордо выпрямился на стуле.

Позднее они с Лесли встретились лишь раз — когда „друг” уезжал из замка. Слушая его глупую болтовню, Арман большей частью молчал. Он отлично усвоил и второй урок: высший свет это притворство, притворство и еще раз притворство. И есть в этом мире лишь один человек, перед которым он может быть самим собой.

Лиин. Мальчик с внимательным взглядом, так похожий на брата, тень Эрра. Как жаль, что Лиину пришлось так быстро уехать, как жаль, что Арман не смог найти в себе силы возразить опекуну и оставить Лиина рядом с собой. Да и может ли он? В магической школе Лиин станет сильным, а с Арманом?

Он резко выпрямился. Боли, которая вечно клубилась в груди, показывать нельзя. Снисходительная улыбка, прямая спина, высоко поднятый подбородок. Спокойный, холодный взгляд, скупость слов и жестов. Слушать. Надо слушать, не говорить. Каждое лишнее слово — предатель. Каждый лишний жест — непростительная слабость. Но больно же. Больно, до спертого дыхания! Дышать больно!

Арман слушал. В кабинете, спиной чувствуя стоявшего за стулом опекуна, он внимал мерному голосу худощавого секретаря с неприятно вытянутым лицом. Он ничего не понимал ни в присланных письмах, ни в отчетах. Он с ужасом смотрел на каждую новую бумагу, и перо дрожало в руке, когда приходилось что-то подписывать. Но лучше так, чем сидеть одному в комнате и думать... и ожидать с ужасом вечера, когда придется удалиться в свои покои, лечь в кровать и остаться одному.

— Почему я? — спросил он, понимая, что буквы расплываются перед глазами, а ровные столбики цифр пугают кажущейся безликостью.

Секретарь ровным голосом объяснял второй раз. Третий. Четвертый. Пока не становилось понятнее. Сеен все так же стоял за спиной и слушал. Почему Сеен? Арман терпеть не мог этого человека, потому что не понимал. Но опекун приказал слушаться, а Эдлаю Арман пока доверял. Да и Эдлай сейчас был рядом. Временами опускал ладонь на плечо воспитанника, подбадривая, временами прерывал секретаря и начинал объяснять сам, более доходчиво.

Тихо скрипело перо, все ровнее выходили закорючки подписи, все чаще плавился белый воск и устремлялись ввысь острые вершины гор на остывавшей печати, а горевшие на запястьях магические татуировки сыпали на воск синие искры, скрепляя его магией.