Его выбор

Алмазная Анна

— Церемония забвения в наш договор не входила! — прошипел Арман, чувствуя, как подбираются к горлу слезы беспомощности. — Ты не можешь, ты не имеешь права меня заставить!

— Я твой опекун, Арман, — спокойно ответил Эдлай. — Я имею право на очень многое.

Вот как оно на самом деле? А Арман уже успокоился, расслабился, доверился. А тут на тебе… «я имею право на что угодно, а ты и слова не скажи?» Не дождетесь!

Посмотрев в потемневшие глаза опекуна, Арман резко развернулся и, не спросив разрешения удалиться, почти бегом пролетел между разложенных на

полу тюфяков и влетел на второй этаж, в первую попавшуюся дверь, за которой оказался узкий коридор с ровным рядом окон по одной стороне и с таким же ровным рядом дверей по другой.

Долго сдерживаемая боль вернулась и захлестнула с головой. Глядя в окно на заходящее за стены замка солнце, Арман прижался пылающим лбом к стеклу. Проклятый опекун… Проклятый Сеен. Проклятое наследство и ноша главы рода! Чего они все от Армана хотят? Он всего лишь ребенок… он хочет вернуться в школу, во времена, где не надо было притворяться, не надо было искать в дружбе тайного умысла. Он хочет вернуться в их городской дом, где каждый вечер ждал его дома молчаливый Эрр… где мачеха, оказывается, защищала, помогала… здесь ему никто не помогает… тяжело.

Боги, как же это тяжело! А теперь все забыть? Оставить чувства к этим людям в прошлом? Последнее, что давало ему силы дышать, двигаться дальше? Потому что там его любили… там были люди, которые его по-настоящему любили… единственные… кто любил.

— Мне проводить вас в вашу комнату, архан? — ледяной водой окатил чужой голос.

Арман резко выпрямился и обернулся, увидев в льющихся через окна лучах закатного солнца мальчика в простых одеждах из некрашеной шерсти. Коричневые волосы его, отливающие в буром свете красным, были гладко зачесаны и скреплены серебреным обручем, ярко-синие глаза смотрели спокойно и слегка… грустно, наверное, бледное лицо казалось болезненным и уставшим.

Уловив в этих странных глазах отблеск той же боли, что клубилась сейчас в его душе, и тот же страх, когда жизнь разлетается на осколки, и не знаешь, не хочешь знать, что будет в следующее мгновение, и мучительное одиночество, в котором поговорить не с кем… Арман задохнулся. Хоть мальчик был худ и болезнен, а так похож на него самого, что дыхание на миг перехватило. Будто оба они прошли через ту самую боль… но прошли как-то иначе, в чем иначе, Арман еще не мог понять. Опыта и ума не хватало.

Хорошо быть взрослым. Не чувствуешь себя таким дураком.

— Почему ты? — прохрипел он.

— Простите, — опустил взгляд мальчик, и на бледных щеках его вспыхнул лихорадочный румянец.

— Почему извиняешься? — все более удивлялся Арман, чувствуя, как с каждым вздохом возвращается к нему хладнокровие.

Быть слабым он позволит себе позднее, когда останется один в своих покоях. А пока нельзя. Не перед чужим... вообще не перед кем.

— Я… — вновь почему-то смутился мальчик. — У вас нет хариба… я буду за него, пока вы… в этом замке.

— Ты ведь архан, да? — удивился Арман, заметив выглядывающие из рукавов незнакомца синие татуировки. — Так почему прислуживаешь?

— Мне… приказали.

— Кто?

Мальчик побледнел так сильно, что Арману расхотелось спрашивать:

— Не важно.

Пусть уж ведет, раз приспичило, какая разница почему? Арман не знал этого замка, а плутать по коридорам сейчас не хотелось, да и сил совсем не осталось. Как не хотелось и расспрашивать этого мальчика. Завтра расспросит. Может быть.

— Проводи в мою… комнату.

Мальчик поспешно, слишком поспешно, развернулся, взял с пола фонарь с медленно догорающей за ажурными металлическими стенками свечой и открыл одну из дверей, проведя Армана к крутой, винтовой лестнице, освещенной тусклыми светильниками на голых, выложенных из камня стенах.

— Как давно ты тут? — спросил Арман, не выдержав давящей тишины.

— Несколько дней, мой архан, — почти неслышно ответил мальчик.

Странный он какой-то. Не слабый и не хилый, нет. Спину вон как ровно держит, ровнее Армана, и движения плавные, едва уловимые, как у гибкого, сильного зверя… Таких в школе учителя любили и всем в пример ставили. На уроках, на тренировках они были как хорошо заточенные клинки, неуловимые и смертоносные, а взгляд их…

Арман на миг остановился — ледяной и острый, не такой, как у этого мальчишки. И слух великолепный — как бы бесшумно ни двигался Арман, а мальчик уловил, что за ним более не следуют, застыл на ступеньке, обернулся и уколол встревожено-вопрошающим взглядом:

— Мой архан?

— Ты из моего рода? — выдохнул Арман, понимая все меньше.

Почему такого, как этот, заставили служить? Почему не отправили, куда следовало, в хорошую школу, под присмотр учителей и наставников? Почему заставляют оставаться в этой дыре, это же…

…глупо, подобрал наконец-то нужное слово Арман, поднимаясь вслед за мальчиком по лестнице. И расточительно. Потому что каждый человек должен быть на своем месте, так говорила мачеха… может, она была права. Нет, точно права. Служить должны такие, как хариб Эдлая — тихий и молчаливый. А не этот…

— Да, мой архан, — ответил после недолгого молчания мальчик.

Толкнув небольшую дверь вверху лестницы, он придержал тугую створку, пропуская Армана в узкий и короткий темный коридор. Здесь было гораздо спокойнее, а все звуки, столь хорошо различимые этажом ниже, казалось, куда-то пропали. Арман вновь почувствовал накатывающую волнами усталость. Дико хотелось упасть прямо сейчас на кровать и забыться тяжелым сном. Еще немного потерпеть... проклятая слабость. Раньше он не уставал так быстро.

— Тут спальня вашего опекуна, — показал мальчик на первую дверь справа. — Там — спальня Сеена. А дальше… — он вздрогнул, как-то странно передернув плечами, — двери в покои для почетных гостей, где разместят повелителя с его телохранителями и…

— …вождя Виссавии, — процедил сквозь зубы Арман.

Он знал, что чуть позднее в этом коридоре уже не будет спокойно и пусто… таких гостей положено охранять как зеницу ока. А Армана, небось, еще заставят и лебезить перед вождем, хотя именно благодаря ему увезла мачеха семью из столичного дома. Все из-за него!