Эхо чужих грехов
Шрифт:
– Я приехал от князя Ромодановского и должен повидать вашего хозяина, – сообщил Пётр Петрович и представился: – Личный порученец генерал-губернатора, поручик Щеглов.
– Сейчас доложу, – засуетился старик, – а вы в вестибюль пока пожалуйте.
Лакей провёл Щеглова в большой двусветный зал. Всё здесь было мраморным: колонны и пол оказались тёмно-зелёными, а лестница и настенные панели – белыми. Такую красоту могли позволить себе лишь очень богатые люди. Значит, и искушение для кого-то могло оказаться непреодолимым.
«Как же мне повидать наследницу, если я собираюсь беседовать с графом? – озаботился Щеглов. – Хорошо, если девица будет рядом с отцом. А если нет?»
Но выбирать не приходилось: генерал-губернатор отправил Щеглова с поручением к хозяину дома. Поручик прошёлся среди мраморных колонн, добрался до лестницы и заглянул в оба коридора, ведущих от её подножия в глубину дома. Слуга, ушедший с докладом, как сквозь землю провалился. Маленьким угольком затлело, а потом разгорелось и заискрило раздражение. Ну и что всё это могло значить?! Неужто поручика Щеглова собираются выставить за дверь?
Оказалось, что нет. Вернувшийся после долгого отсутствия лакей сообщил:
– Извольте пройти в голубую гостиную… Её сиятельство сейчас к вам выйдет.
– Её сиятельство? – уточнил Щеглов. – Но я приехал к графу Павлу Петровичу.
– Без памяти наш барин лежит, совсем плохой стал после смерти дочери. Вас барышня примет. Она у нас теперь всё вместо батюшки своего решает, – доложил слуга и повёл визитёра по коридору.
Старик открыл дверь в большую нарядную комнату с множеством зеркал и золочёной французской мебелью. Обитые светло-голубым муаром стены подсказали Щеглову, почему гостиная носит такое название.
– Сейчас её сиятельство прибудет, – пообещал слуга и удалился.
– Подождём, – пробурчал Щеглов. Ему очень не понравилось заявление о том, что семнадцатилетняя графиня принимает здесь все решения.
На сей раз ждать пришлось недолго. По паркету прошелестели лёгкие шаги, и в дверях появилась одетая в траур девушка. Высокая и тоненькая, в чёрном платье, она казалась совсем тростинкой. Тёмный кружевной шарф покрывал её голову. Щеглов всмотрелся в глаза наследницы и осознал, что зря они с губернатором подозревали младшую графиню Бельскую. Такое лицо не могло иметь ничего общего ни с преступлением, ни со злом. Нежное и очень бледное, раньше это личико наверняка выглядело овальным, но сейчас, исхудав, сделалось совсем узким. На нём жили лишь глаза – огромные, в пол-лица, очень светлые (то ли голубые, то ли серые) в угольно-чёрных густых ресницах. В этих глазах, как в зеркале, отражались все чувства и мысли Екатерины Бельской. Сейчас в глазах читалось отчаяние. Щеглов не мог ошибиться. Такой взгляд он видел у собственной жены, когда их сын лежал при смерти.
«Господи, и что же мне теперь – мучить это дитя?» – спросил себя Щеглов. Он не знал, что ему делать, но девушка заговорила сама:
– Здравствуйте, сударь! Мне сказали, что вы приехали с поручением к графу Бельскому. Простите нас, но батюшка очень болен и не в состоянии принимать гостей. Может, я смогу помочь? Меня зовут Екатерина Павловна, я – дочь хозяина дома.
«А ведь она не прибавила слово “младшая”», – мысленно отметил Щеглов, и зародившиеся сомнения вдруг поколебали его уверенность в невиновности собеседницы. Барышня ждала ответа, и пришлось объяснять:
– Ваше сиятельство, я – личный порученец генерал-губернатора поручик Щеглов. Простите, что беспокою, но таков порядок. Ваша сестра трагически погибла, если в этом есть хотя бы доля чьей-то вины, в дело должно вмешаться правосудие.
Речь получилась слишком корявой, да к тому же не совсем понятной. Юная графиня уставилась на Щеглова, в её глазах теперь застыло недоумение. Барышня никак не могла взять в толк, о чём идёт разговор. Наконец в её глазах мелькнуло понимание:
– Вы решили, что виноват наш Силантий?
– А кто это?
– Кучер, – объяснила девушка и сразу отвергла своё же предположение: – Уверяю вас, он тут ни при чём. Силантий – человек немолодой и ответственный, он никогда не стал бы загонять лошадь. Он уже лет двадцать как служит в Бельцах кучером, на дорогах каждую выбоину знает, в том, что экипаж перевернулся, его вины нет.
Похоже, разговор разбередил свежую рану: на глаза юной графини навернулись слёзы. Они заблестели на ресницах, ещё чуть-чуть – и побегут по щекам. Щеглов поспешил отвлечь бедняжку:
– Вы можете не утруждаться сами, позвольте мне поговорить с этим Силантием, и я уеду. Где мне найти вашего кучера?
– Он над конюшней на сеновале лежит: у него обе ноги сломаны. Вас проводят.
Тонкая фигурка в чёрном устремилась к дверям, а Щеглову осталось лишь гадать, чем вызвано это бегство: боязнью расплакаться при постороннем или чем-то ещё? Уже напоследок поручик заметил настоящее чудо: по чёрному шёлку траурного платья каштановой змеёй скользила толстая, в руку, коса ниже колен. Её кончик завивался волнистыми прядками.
«Ну надо же, какие волосы! Небось с рождения не стригли», – восхитился Щеглов.
Впрочем, девушка уже исчезла.
Выбранный хозяйкой провожатый – всё тот же старик в чёрной ливрее – отвёл гостя к конюшне и показал лестницу, ведущую на сеновал. Щеглов поднялся на чердак. Здесь было совсем темно, и поручик не сразу разглядел в дальнем углу прикрытую попонами фигуру. Немолодой мужик с болезненно-серым лицом настороженно глядел со своей лежанки.
– Ты Силантий? – спросил Щеглов.
– Я и есть! А чего, барин, надо?
– Расскажи мне о несчастье с графиней. Как всё случилось? Почему экипаж перевернулся?
– Так ведь лошадь понесла. Флора, язви её душу! С чего – не пойму, отродясь с ней хлопот не бывало. Видать, болезнь какая приключилась. Флора взбрыкнула, а потом у неё изо рта пена пошла. Забилась бедная, заметалась, а следом на дыбы поднялась. Вот тогда и свалила коляску на бок. Тут уж Флора совсем обезумела, да как рванёт. Я-то как раз наземь свалился, так она мне колёса по ногам и протащила. Перебила обе кости, вот теперь лежу.