Эхо Марсельезы. Роман о замках
Шрифт:
Конечно, королевский лагерь был уже не так силен, как прежде. Он тоже пострадал от жестокой зимы и девятимесячной осады. Плотная ткань шатров полиняла, железо проржавело. И все-таки здесь чувствовались жизнь, сила, движение. А вот наверху…
Угрюмый и высокомерный, словно застывший на вершине горы, которую он венчал так же гордо, как и прежде, замок был похож на надгробие. Бросив на него прощальный взгляд, Бертран понял, что, несмотря на доблесть защитников, замок погиб. И все же этот каменный исполин был превыше человеческих законов…
С трех сторон защищенный отвесными склонами, замок имел единственный подход – открытый скат, на котором королевское войско оставило немало трупов. И лишь нескольким непосвященным было известно о тайном пути, спрятанном от посторонних взглядов и проходившем по песчаному подъему через подземную пещеру, а далее – узкими козьими тропами.
Бертран родился в этих местах, и проводника лучше него было не найти. Здесь ему были известны каждый камень, каждая тропинка и каждая расщелина. Именно поэтому восемью днями раньше, когда стало понятно, что замку придется сдаться, ему доверили двух высокопоставленных катаров и священные книги, чтобы это учение сохранилось, даже когда погибнут почти все его последователи.
Выполнив свою миссию, Моранси осмелился ночью вернуться в замок. Конечно, он мог бы остаться там, куда он отвел святых людей, но он хотел своими глазами увидеть, как Монсегюр встретит свое последнее утро. Его смелость имела еще одну вескую причину: никто не мог запретить ему находиться рядом с малюткой Экслармондой де Перелла, пусть даже перед лицом самой смерти. Этого-то он и ждал в наступающей темноте…
Падение Монсегюра было последним актом драмы, длившейся в течение сорока лет.
На освещенном солнцем Юге, где жизнь всегда была приятнее и радостнее, чем на жестоком и феодальном Севере, Церковь оказалась в руках жадных и развращенных священников, забывших про свой долг святого братства. Тогда в край пришла некая странная религия болгарского происхождения, возникшая под влиянием манихейства [37] . Мало-помалу она закрепилась в крае и начала активно распространять свое влияние.
Люди аскетичные и чистые, одетые во все черное, подпоясанные пенькой, ходили по деревням – чаще всего они появлялись по двое. Их жизнь была суровой, и прозрачные невинные глаза их казались очами, глядящими из светлого потустороннего мира. Да и слова их имели какую-то странную привлекательность. Они говорили, что земля – это обиталище дьявола, а плоть человеческая – это темница души, и лишь душа есть творение Божье. По их словам, нужно было разрушать плоть лишениями и добровольной смертью, а также разрушить брак и семью, ибо одна лишь смерть могла принести желанный покой.
37
Манихейство – составленное из христианско-гностических, опиравшихся на специфическое понимание иудейской Библии, религиозное учение перса Мани периода поздней античности. Это учение о борьбе света и тьмы, добра и зла требовало от своих последователей строжайшей воздержанности, особенно в отношении питания и половой жизни (Примеч. пер.).
Эти странные люди разительно отличались от обычно слишком толстых монахов, и их речи пользовались успехом у бедняков. Их считали святыми, их принимали даже аристократы. И эти люди, которых называли «совершенными» или просто «добрыми людьми», нередко находили гостеприимный приют под крышами замков.
В 1208 году убийство папского легата Пьера де Кастельно переполнило чашу терпения Рима, и без того взбешенного дерзостью атак «еретиков». После неудачных предсказаний будущего, данных Святым Домиником, папа Иннокентий III, великий государственный деятель, но слишком непреклонный в своих решениях, призвал сеньоров Севера к крестовому походу. И они поспешили выступить под предводительством фанатичного барона, одетого в черные доспехи, чьи сердце и руки не знали жалости. С собой Симон де Монфор принес южанам войну, смерть, пытки и костры…
По Лангедоку прошлись с огнем и мечом. Целые города были вырезаны. Сотни мужчин и женщин бросили в костры. Катары попрятались, но не отказались от своей веры. Противостояние продолжалось годами. Местность была покорена, но еретическое учение продолжало существовать, вдохновляемое переменчивым по характеру графом Тулузским. Наконец, ревнителям истинной веры пришлось перейти от битв к осадам, от приступов к казням, и, в конечном итоге, во власти катаров осталось только два замка: Монсегюр и Керибюс, огромный донжон, затерянный в высоких Корбьерах.
В первом из них несколько сотен верных учению людей и окрестные бароны, которых крестоносцы лишили владений, сплотились вокруг двух сотен «совершенных». Руководил ими катарский епископ Бертран Марти. В течение нескольких долгих месяцев осаждающие ломали себе зубы об непобедимую цитадель. Монсегюр оставался целым и невредимым, несмотря на огромную осадную машину, которую никогда не удалось бы втащить по склону и поставить на расстоянии нескольких сотен метров от стен замка. Осада продолжалась бы несколько лет, если бы один человек из деревни не дал слабину, не согласился на подкуп и не показал бы осаждающим тайную тропу. И вот утром 1 марта по равнине разнесся громоподобный звук рога: комендант замка Раймонд де Перелла, унаследовавший Монсегюр от графа де Фуа и защищавший его вместе со своим зятем Пьером-Роже де Мирепуа, объявил о вступлении в переговоры.
В результате договорились о перемирии на пятнадцать дней, а по истечении этого срока замок должен был безоговорочно сдаться. Военные защитники крепости, из уважения к их отваге, могли сохранить жизнь и имущество. А вот еретики должны были быть преданы огню, если, конечно, они не согласятся на отречение. Наступала ночь с 14-го на 15-е. Перемирие истекало 15-го числа, в полночь. На другой день на рассвете войска Гуго дез Арси должны были вступить в Монсегюр.
Было уже далеко за полночь, когда Бернар де Моранси добрался до двора крепости. Подвешенные к стенам, окружавшим двор, горшки с огнем светили сквозь железные решетки. Они освещали груды тряпья, которые на самом деле были людьми, мужчинами и женщинами, спавшими прямо на земле. Людей было слишком много, к тому же погода стояла относительно хорошая, а все дома с внешней стороны замка были уничтожены. Все спали где придется, и удушающий застоявшийся запах немытых тел ударил в нос Бертрану.
В нижнем этаже донжона отверстия для лучников были забиты тряпками из-за холода. Было светло, слышался сдержанный гул молитв. Все как обычно, ибо Бертран Марти и «совершенные» никогда не прерывали своих молитв.
И все-таки чем-то эта ночь отличалась от остальных. Все, кто не стоял в карауле, собрались вокруг епископа. В первом ряду стояла Экслармонда. Она была рядом со своей матерью Корбой и бабушкой Маркезией де Лантар, которая считалась одной из «совершенных». Сердце Моранси вдруг замерло в груди, когда он увидел, что девушка, подталкиваемая матерью и бабушкой (а также епископом, который был ее духовным отцом), собирается принять Consolamentum [38] – единственное таинство катаров, неизбежный символ веры, после чего просто «верный» становился «совершенным». Но если Экслармонда примет «пострижение», пылать ей на костре!
38
Consolamentum – таинство катаров, при котором на Суд Божий предоставляются поступки человека, подтверждающие серьезность его намерений. После этого человек становится «совершенным». На окситанском «consolament» означает «утешение». Это духовное крещение, но оно отличается от крещения католического (Примеч. пер.).
Эту мысль Бертран де Моранси с ужасом постарался отогнать от себя. Ведь Раймонд де Перелла, который не был катаром и здесь выполнял лишь свой долг защитника крепости, никогда не позволит отправить свою любимую младшую дочь на верную смерть. Но Роже де Мирепуа рассеял все иллюзии молодого человека. Перелла устал, он охвачен печалью и отчаялся. Его свела с ума мысль, что защитить замок невозможно. Теперь настоящей главой семьи стала фанатичная Корба, сама стремившаяся попасть в число «совершенных» и тянущая за собой дочь. Но не сам ли епископ всегда говорил, что юная девушка есть Агнец, сосуд чистоты, избранный Богом? Не он ли рассказывал про врата небесные, готовые раскрыться перед нею? В незримой схватке между Церковью и ересями девушке суждено стать жертвой. Ее собирается забрать Корба, и ей все равно, что против нее супруг и две другие дочери, Филиппа и Альпаис, уже вышедшие замуж и ставшие матерями, прилагающие все усилия для того, чтобы спасти младшую сестру от фанатизма матери. Ничто не может остановить фанатичку!