Эхо войны.

Шумилова Ольга Александровна

— Орие, не городи ерунды, — Тайл бросил на меня раздраженный взгляд из–под встрепанной челки. — Не отошла еще от гипноза, а сама туда же…

На этом разговор посчитали законченным. Все разбрелись по своим местам и затихли ровно на два часа.

Два часа спустя, едва на обзорном экране замаячил изломанный силуэт дайра, мне показалось, что где–то я все же ошибаюсь. Чувство осталось и позже, когда модуль зашел на посадку и мягко опустился брюхом на снег, утонув в лохматом сугробе.

Мы выгрузились, шумно и суматошно, чуть

ли не наперегонки выбегая наружу. Я вознесла Звезде краткую до неприличия молитву и вышла последней.

Из медленно, невыносимо медленно отъехавшего в сторону грузового люка показался бледный, исхудавший Ремо. Странно, как может измениться взрослый мужчина меньше, чем за неделю.

— Мы уже не думали увидеть вас в живых, — с печальной улыбкой сказал он. Слишком тихо. Я повернулась к нему левым ухом, и, переждав шквал радостных приветствий и похлопываний по плечу, спросила: — Как мальчик?…

— Теперь, когда прилетели вы, все будет хорошо, — он явно уходил от ответа. Я пристально посмотрела ему в глаза. Ремо отвел взгляд и тихо ответил на повисший в воздухе вопрос: — Пустышка.

Как и ожидалось, впрочем. Я кивнула и вместе со всеми начала забираться в дайр: необходимо было перенести вещи и припасы в модуль, и делать это быстрее было всем скопом.

Зима сидел наверху, в бывшем отсеке управления. Перехваченный повязкой лоб, рука на перевязи… Он был хрупко–прозрачным, бледным до проступавших под тонкой кожей голубоватых жилок.

Снежинка. Совсем как она.

— Что? — тонкие брови сошлись на переносице, привычно–скандальный тон слышится уже в одном коротком слове. — Давно увечных не видели? Или вообразили, что я в ваших протухших молитвах нуждаюсь?!

И как–то слабо, почти беззащитно подрагивает еще по–детски пухлая нижняя губа. Он закусывает ее всего мигом позже, видимо, что–то прочитав в моих глазах.

Нет, он не сломался. Так, подтаял слегка.

Как и положено снежинке…

Я пожимаю плечами и выхожу, вместе со всеми начиная переправлять контейнеры и свертки вниз, в модуль. Собственно, с этим нехитрым делом мы справляемся за полчаса. Присаживаемся на дорожку…

И именно Зима почему–то замечает это первым, и цедит, лениво растягивая слова:

— Эй, что вы там за собой приволокли?

Тайл недоуменно вскидывает брови, и парень небрежно–презрительным взмахом руки указывает куда–то на горизонт. На кипенно–белом фоне шевелятся пока плохо различимые темно–зеленые точки, вырастающие стремительно, слишком стремительно. В этих точках была некая неправильность, и уже через секунду стало ясно, в чем она: эти «точки» летели. Довольно низко, но еще через несколько минут отпали последние сомнения.

Шелестящий цокот десятков коготков, как и пронзительный визг, домыслился всем прилетевшим рефлекторно и одновременно.

Мы повскакивали с мест и попрыгали из дайра на снег. Точки стали больше, уже даже можно было различить форму этих созданий, но останавливаться

ради этого желания ни у кого не возникло.

Заглушенные было двигатели модуля взревели — пулей влетевший в рубку управления Тайл врубил режим экстренного взлета на полную катушку. Через минуту наружные люки были задраены наглухо, а мы с Оглоблей с «матерями» в руках засели в коридоре.

Еще через одну двигатели начали «моргать», как неисправная лампа.

— Эй, что там?! — крикнула я в сторону рубки.

— Тайл, давай быстрее, через пару минут они полезут на модуль! — донесся до меня другой крик, на этот раз Лаппо.

Двигатели продолжали «моргать», и модуль, едва поднявшись в воздух, начал падать, судорожными рывками пытаясь выровняться.

Противник учел свои ошибки.

Через тридцать секунд двигатель, чихнув в последний раз, затих. Модуль мягко плюхнулся на брюхо, по самый нос зарывшись в снег. Защелкали снимаемые предохранители, глухо клацнул резко вздернутый переходник подачи плазмы.

Я стояла на одном колене за выступом стены и наводила дуло на наружный люк. С противоположной стороны коридора то же делал Маэст.

Мы ждали.

Да, на этот раз противник учел свои ошибки. Возможно, оттого, что более примитивных, судя по всему, тварей, вел кто–то гораздо более умный. Возможно, более умный, чем я.

Они ударили быстро, резко и напористо, по люкам, единственному бронированному иллюминатору, обшивке, принялись подкапываться под днище. Корабль начал тяжеловато раскачиваться по аккомпанемент неумолкающего треска, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей, пока нас не начало швырять из стороны в сторону, впечатывая в стены, кресла и консоли.

Я вцепилась в стенную скобу, о которую секундой ранее рассекла щеку до самого глаза, свободной рукой закидывая за спину ставшую бесполезной «мать». То повисая в воздухе, то с размаху впечатываясь боком в стену, я лихорадочно думала.

Как же это?… Как можно сдвинуть с места многотонную махину, и не просто сдвинуть, но и раскачать, как детский кораблик в ручейке? И что это еще за треск?

Через секунду пол резко бросился вверх, заставляя в который раз схватиться за скобу — модуль стал на бок, слабо качнулся назад, ловя равновесие, помедлил мгновение и с грохотом рухнул брюхом кверху.

С трехэтажным матом я рванулась крошечный грузовой отсек. За спиной застучали массивные ботинки — Маэст бросился следом.

В днище был люк для спуска грузов. С изоляцией, но без брони.

Грянул скрежет, мерзкий, рвущий нервы звук царапанья по металлу десятков когтей. Металл явно поддавался.

Воздух взорвался визгом десятков глоток, тянущим на одной–единственной, нестерпимо высокой ноте. Я зажала уши руками и бросилась назад, туда, где на кресле лежал забытый шлем. Торопливо натянула одной рукой, включила режим жесткой фильтрации шумов и почувствовала себя почти сносно.