Эхо вторжения
Шрифт:
— Ну вот! А говоришь, ни в чем не разбираешься, и понять не можешь! — Усмехнулся отец. — Только эти вот все свои выводы оставь при себе, и нигде и ни с кем такими откровениями я тебя настоятельно прошу не делиться! Экая у меня дочка свободомыслящая! — Она не знала, что у него есть основания ее предупреждать, как ни у кого другого. Отец ее служил в комитете государственной безопасности и привык, если и думать по-своему, то в то же время поступать так, как ему велят. И ему, как никому из простых граждан было известно намного больше о том, как это свободомыслие наказывается. Вот, например не прошло еще девяти лет, как замполит легкого крейсера «Сторожевой», капитан третьего ранга Саблин В.М. поднял на своем корабле мятеж, по примеру революционного броненосца «Потемкин», начала века, обвиняя руководство страны в том, что оно переродилось, отступив
Вероника понимала, что отец знает, о чем говорит и, всегда его советам внимала. Все эти воспоминания о перипетиях с пересдачей экзаменов чуть не испортили ей настроение. Но потом она отбросила неприятные мысли. Сегодня она свободна. Вместе с теткой-матерью она собиралась в кои то веки посетить театр. Она уже не помнила, когда последний раз видела новые спектакли, да и с матерью не виделась почти полгода. Что значат редкие письма, да и не более частые звонки из Столицы. И хотя Вероника считала себя уже вполне самостоятельным человеком, но семейного тепла ей несколько не хватало. Нет, когда они проживали вместе, Веронике было не на что пожаловаться, вниманием она обделена не была. И тетка, и ее муж всерьез считали ее своей дочерью, и отношение их к ней было соответственным. Просто она, возжелав жить самостоятельно, теперь сама понимала, что хотя и поступила правильно, но в то же, время слегка поторопилась. Ей как раз сейчас и не хватало этого семейного общения. Поэтому она и решила в первый свободный вечер увидеться с матерью, а не с кем-либо из подруг. Жаль, что папа — Михаил Ефремович не сможет составить им компанию. Как назло, он сейчас находился в Столице в командировке, и Вероника сожалела, что они с ним разминулись, ибо уехал он по-завчера, всю пятницу решал свои дела, а увидеться с нею собирался как раз сего-дня. А сегодня она уже дома. Раздумывая об этом, Вероника незаметно для себя погрузилась в сон.
Сон ей приснился почти с эротическим уклоном, свойственный ее девятнадцатилетнему возрасту. Многие ее подруги уже успели выскочить замуж, а кое-кто из них уже и развестись. Во сне она гуляла по вечернему, чуть пустынному городу в районе набережной реки. Темнели кроны деревьев близстоящей парковой рощи. Спутником ее на прогулке выступал какой-то симпатичный парень. Парень, которого ей нарисовало воображение, в настоящем которого просто не было, а во сне вот был, и полностью соответствовал ее придуманному идеалу. Вечер стоял теплый, в небе перемигиваясь, мерцали звезды, от реки, словно наяву, тянуло приятной свежестью. Парень галантно обнимал ее за талию и они, ступая в ногу, не торопясь, продвигались вдоль берега, временами, когда никого поблизости не было, останавливались, чтобы поцеловаться. Идиллия, да и только. Ей хотелось, что бы этот сон был подлиннее, и как можно дольше не оканчивался.
Но идиллия эта была неожиданно нарушена. Парочка гуляющих молодых лю-дей, как это бывает только во сне, оказались вдруг в чистом поле. Невдалеке темнел сосновый лес. Под ногами щетинилась стерня, оставшаяся от скошенной пшеницы. Издалека послышался басовитый свистящий гул приближающихся самолетов.
В небе сначала появились яркие бортовые огни летательных аппаратов, и затем из-за откуда-то взявшихся свинцовых туч выплыли сами самолеты, если так их можно было назвать. Носовые яйцеобразные, тонированные до черноты поляризованные блистеры кабин продолжались вытянутыми фюзеляжами, которые венчали странные хвостовые оперения со спаренными турбореактивными двигателями. Широкие короткие крылья несли в себе вертикально-расположенные турбины, занимающие почти всю площадь крыльев. Летательных аппаратов такой конструкции Вероника никогда не видела даже на картинках. Вдобавок ко всему, каких-либо опознавательных знаков принадлежности к какому-нибудь государству или ведомству, на них тоже заметно не было. В какой-то мере, они чем-то напоминали описание автожиров — гибридов самолета и вертолета, о которых Вероника как-то читала в журнале «Техника молодежи».
Звено этих летательных аппаратов приближалось со стороны леса. Впереди параллельно друг другу в четком строю летели два аппарата. Еще один был замыкающим. С их появлением на парочку молодых людей повеяло необъяснимой волной непонятной угрозы. Чем эта угроза оказалась вызвана, было не ясно, как не была ясна и ее природа.
От пары передних самолетов вдруг вниз протянулись вертикальные
Сейчас Вероника отчего-то ощутила себя в роли такого вот зайца, только, слава богу, не попавшего еще в лучи прожектора. Уж больно ярка была ассоциация с такой бесчеловечной охотой. Разумным в такой ситуации было бы постараться скрыться среди деревьев, но дальний лес находился как раз в той стороне, откуда и приближалась непонятная опасность.
Эту опасность, видимо, осознал и ее кавалер. Взявшись за руки, они побежали, побежали по жесткой стерне в легких, прогулочных туфельках. Побежали в сторону от предполагаемого курса летательных аппаратов. Но те, словно разгадав замыслы бегущих, совершили крутой разворот и устремились следом, басовито подвывая. Вероника почти физически ощутила, как светящийся конус от прожектора нащупал ее, от необъяснимого страха она закричала и… проснулась.
Обнаженная она лежала на сбившихся простынях, а на прикроватной тумбочке ехидным басовитым гудением заливался звонок телефона. Мысленно выругавшись на этот импортный аппарат, квакающий вместо привычного треньканья, Вероника сняла трубку. Звонила тетя-мама Елена. С тревогой в голосе она просила поскорее включить радио. Передавалось важное сообщение. Вероника посмотрела на часы. Было ровно половина девятого вечера. Она чуть не проспала похода в театр. Но осуществить это мероприятие сегодня, видно было не суждено. По радио сообщили, что в городе внезапно разразилась непонятная эпидемия и всех жителей, с целью избежания инфицирования, просили не покидать своих квартир.
Еще не вполне оправившись от жуткого сна, Вероника в понятном остолбе-нении слушала странное сообщение. Словно, как говорится, «сон в руку». «Не по этому ли он мне приснился? — Подумала Вероника. — И что ожидать в дальнейшем? Похоже, только этим неприятности не закончатся!»
2
Страх — это предчувствие зла.
Николай Мордовцев возвращался из командировки. Вагон слегка покачивало из стороны в сторону. Ощущался стук колес на стыках рельсов. Некоторая апатия от усталости и постепенно поднимающееся настроение от приближения к дому, смешались в сознании, создавая своеобразный гибрид нервозности и грусти.
Родной город приближался. Николай заканчивал чтение книги, которую захватил с собой ради развлечения. Книга была, как говорится, так себе, и он часто отвлекался, посматривая в окно, за которым сквозь ночные сумерки забрезжил знакомый пейзаж — поезд замедлил ход, подкатывая к станции. Состав несколько раз дернулся с приглушенным скрежетом и остановился.
Подхватив свой чемоданчик, Мордовцев выскочил на платформу. Зашипели тормоза, пробасил гудок, поезд чуть дернулся и, постепенно набирая скорость, от-правился. Николай осмотрелся, с удивлением заметив, что на платформе кроме него никого нет. По всей видимости, он оказался единственным пассажиром, со-шедшим с этого экспресса. Но не это удивило его. Он уже не раз приезжал из ко-мандировок в подобное время суток и всегда, уже на платформе, его встречала привычная сутолока: узлы, чемоданы, чемоданчики, снующие туда-сюда люди.
На сей раз, платформа оказалась пуста. Совершенно пуста, если не считать двух расплывчатых фигурок вдалеке, у входа в здание вокзала. Это вызвало у него удивление. После обычного явления — обилия приезжающих и отъезжающих, а также шума, производимого ими, его удивила тишина: почти мертвая тишина, воцарившаяся после отхода поезда. Не было слышно шума двигателей локомотивов, гудков маневренных тепловозов, снующих по путям и формирующих товарные составы. Не слышно было стука и лязга в локомотивном депо, где обычно круглые сутки кипела работа. Там не светилось ни одного окна. Тишина была полной и интуитивно настораживала.