Эхо

Уолтерс Майнет

Кадоган-сквер

4 апреля

Дорогой!

Спасибо за твое прекрасное письмо, но как бы мне хотелось, чтобы ты находился здесь и сейчас, забыв о будущем. Конечно, мне льстит, что ты хочешь, чтобы весь мир узнал о твоей любвико мне, но, может быть, отношения наши столь великолепны именно из-за того, что они тайные? Ты говоришь, что зеркало не убедит тебя в твоей старости, пока юность и я пребываем с тобой. Но ведь, дорогой мой, Шекспир никогда не называл по

имени свою любовь, потому что знал, каким жестоким может оказаться мир по отношению к ней. Неужели ты хочешь, чтобы меня пригвоздили к позорному столбу и назвали расчетливой стервой, которая соблазнила мужчину, предложившего ей безопасность? Ведь именно так и случится, если ты выставишь наши отношения напоказ. Я обожаю тебя всем своим сердцем, и оно замолчит навсегда, если ты разлюбишь меня из-за того, что наговорят тебе люди. Пожалуйста, прошу тебя, пусть все остается так, как оно есть. Любящая тебя В.

Дикон развернул второе письмо и положил его рядом с первым. Оно было написано тем же почерком.

Париж,

пятница

Дорогой!

Не считай меня безумной, но я так боюсь умирать! Иногда мне снятся кошмары, будто я летаю в черном пространстве, там, куда не может проникнуть ничья любовь. Может быть, это и есть ад, как ты полагаешь? Знать, что любовь существует где-то, и при этом быть проклятой и существовать без нее? Если это так, то меня ждет именно подобное наказание за то счастье, которое я познала с тобой. Я постоянно думаю о невозможности так сильно любить человека, что разлука с ним кажется невыносимой. Пожалуйста, прошу тебя, не задерживайся дольше, чем это необходимо. Жизнь без тебя теряет всякий смысл. В.

— Билли читал тебе эти письма?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Здесь говорится о любви. Это прекрасные слова. Может быть, ты хочешь послушать их? — Он принял пожатие плеч парня за одобрение и прочитал еще раз письма, но теперь вслух. Замолчав, он ожидал какой-нибудь реакции, но ее не последовало. — Билли никогда не рассказывал тебе о женщине, чье имя начиналось бы с буквы «В»? — поинтересовался Майкл. — Мне почему-то кажется, что она была намного моложе его.

Терри ответил не сразу:

— Кем бы она ни была, могу поспорить, что ее уже нет. Как-то раз Билли мне сказал, что остался один только ад, и он теперь ничего не может с этим поделать, а потом заплакал. Он объяснил, что всегда плачет, когда думает об одиночестве, но мне кажется, он плакал из-за той женщины. Грустно, правда?

— Да, — согласился Дикон. — Но только странно, почему он решил, что она попала в ад. — Он еще раз перечитал письма, но не смог найти в них ничего такого, что бы с точностью указывало на будущую судьбу «В».

— Он считал, что сам отправится в ад, — продолжал Терри. — Он ждал этого момента, но как-то странно, даже, я бы сказал, весело. При этом он добавлял, что заслуживает любого наказания, которое только боги ему назначат.

— Из-за того, что он был убийцей?

— Думаю, да. Он снова и снова повторял, что жизнь — это божественный дар. Том от таких речей начинал на стену бросаться. Он говорил, — тут Терри попытался передать манеру старика Тома, — уж такой прямо божественный, что мы в выгребной яме обитаем! А Билли отвечал, — и Терри мгновенно перешел на голос Блейка, — «ты здесь находишься, потому как этот дар также предполагает и свободу выбора. Теперь реши для себя, стремишься ли ты к тому, чтобы навлечь на свою голову

гнев богов. И если ответом твоим будет „нет“, то выбери себе более мудрый путь».

Дикон прыснул со смеху:

— Неужели он так и говорил?

— Именно. Иногда, в те минуты, когда он напивался так, что и двух слов связать не мог, мне приходилось произносить за него эти речи. — Он снова принял торжественную позу и громким голосом принялся вещать: — Ты здесь находишься, потому как этот дар также предполагает и свободу выбора. И так далее, и тому подобное. Он был полный кретин и не понимал, что это раздражает людей. А если и понимал, то не обращал внимания. Ну, а когда он начинал злиться, становилось еще хуже. Тогда он все равно орал, но только уже совершенно бессвязно, и невозможно было разобрать, о чем он хотел сказать.

Дикон вынул из холодильника еще пару банок пива, а пустые выбросил в мусорное ведро:

— Ты не помнишь, он ничего такого не говорил о покаянии? — поинтересовался Майкл, опираясь о кухонный стол.

— Каяться и покаяться — это одно и то же?

— Конечно.

— Да, об этом он частенько твердил: «Кайтесь! Кайтесь! Час расплаты ближе, чем вы думаете!» Вот как раз, когда он сорвал с себя одежду в середине зимы, он и кричал: «Кайтесь!»

— А ты знаешь, что такое покаяние?

— Да. Просить прощения.

Дикон кивнул:

— Тогда почему же Билли не последовал своему собственному совету и не попросил прощения за совершенное им убийство? Тогда бы он ожидал, что окажется на небесах, а не в аду. Но только он сам признался психиатру, что его собственное спасение его не интересует…

Некоторое время Терри обдумывал слова Дикона:

— Я понял, к чему ты клонишь, — наконец, отозвался он. — Я раньше просто не обращал на это внимания. Вся беда Билли заключалась в том, что когда он начинал о чем-нибудь говорить, то становился очень шумливым, и от его речей просто голова раскалывалась. А про убийство он упомянул только однажды, когда его действительно что-то здорово угнетало. — Терри подался вперед, весь окунувшись в воспоминания. — Вот тогда-то он и сунул руку в огонь и ни за что не хотел вынимать ее, так что нам пришлось всем вместе навалиться на него и оттащить от костра силком. Поэтому никто и не спрашивал его больше, почему он сам не хочет покаяться. — Он пожал плечами. — По-моему, все предельно просто. И мне кажется, что это по его вине его дама сердца отправилась в ад, поэтому он считал, что ему тоже надо быть там. Бедняжка!

Дикону вспомнилось, что когда Терри впервые рассказал ему про этот эпизод, Майкл почему-то подумал, что это признание в убийстве происходило между мальчиком и Билли с глазу на глаз, и никто со склада больше об этом не знает. Да, они помнили, как он сунул руку в огонь, но при этом никто не обмолвился о страшной тайне Блейка.

— Может быть, у него не было никаких грехов, за которые следовало бы каяться, — неожиданно предположил Дикон. — Есть еще один способ отправиться в ад. Надо уничтожить божественный дар жизни, убив самого себя. В течение веков самоубийц хоронили на пустырях, за церковными оградами, таким образом показывая, что они сами поставили себя вне милости Божьей. Может быть, Билли избрал именно такой путь?

— Ты меня уже об этом спрашивал, и я, как мне помнится, ответил, что Билли никогда не пытался убить себя.

— Но ведь ему удалось заморить себя голодом.

— Нет. Он просто забывал поесть. А это совсем другое дело. Ведь в основном Билли только напивался, и в такие дни даже думать о еде не хотел.

Дикон нахмурился:

— Ты говорил, будто он задушил кого-то потому, что именно это событие боги вписали в книгу его судьбы. Именно так он это преподнес?

— Ну, я уже точно не помню.