Эхо
Шрифт:
— Почему тебя никогда не арестовывали? — поинтересовался Дикон, пока Терри выбирал себе джинсы «Ливайс», не забыв при этом доложить Майклу, что мог бы их «стырить в шесть секунд». (Дикон успел заметить, что, разгуливая по магазину, Терри фиксировал взглядом расположение следящих камер и всегда старался передвигаться так, чтобы находиться вне их зоны обзора.)
— Откуда ты это взял?
— Иначе тебя уже отослали бы назад к опекуну.
Но парень отрицательно покачал головой:
— Это только в том случае,
Дикон последовал за ним. Неужели все подростки настолько эгоистичны? Ему представилась неприятная картина, как эти ужасные дети высасывают, подобно пиявкам, своих благодетелей. Теперь слова Лоренса о том, что Майклу следовало бы во всем идти на шаг впереди Терри, показались Дикону ерундой. Терри мог бы обставить любого опытного взрослого человека.
— Вот это мне нравится, — улыбнулся парень, снимая грубую куртку с вешалки и примеривая ее. — А тебе как?
— Да она на десять размеров больше, чем тебе надо.
— Учти, что я еще расту.
— Я никуда не пойду в сопровождении живого аэростата заграждения.
— Да ты, похоже, ничего не смыслишь в моде. Сейчас все носят вещи большего размера. — Он примерил еще одну куртку, чуть поменьше первой. — Это в семидесятых все носили в обтяжку, со всякими фенечками, бусиками, и при этом отращивали длинные патлы. Билли говорил, что молодежи было здорово в те времена, но мне кажется, что вы все напоминали педиков.
Дикон ощерился:
— Ну, насчет этого тебе беспокоиться нечего. Ты, скорее, похож на наемника Национального фронта.
Терри был доволен таким определением:
— Ну, тогда проблем нет.
Барри стоял в дверях и всматривался в затылок матери. Женщина заснула прямо в кресле перед телевизором, запрокинув голову назад и устроив ноги на скамеечке. Редкие короткие волосы торчали в разные стороны на розоватом скальпе, а изо рта доносился невероятной силы храп. Неубранная комната провоняла газами, испускаемыми женщиной. В этот момент Барри переполняло чувство отчаяния и несправедливости. Какой жестокой оказалась судьба по отношению к нему, когда забрала у него отца, и оставила парня на милость этой…
Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки:
— …СВИНЬИ!
Терри отыскал магазин, торговавший рождественскими украшениями и плакатами. Он сразу же выбрал репродукцию «Женщины в сорочке» Пикассо, и принялся уговаривать Дикона купить ее.
— Ну, а почему именно эту? — поинтересовался Майкл.
— Она
Рисунок, действительно, был восхитительным. Что же касается самой женщины, то тут все зависело от вкуса. Картина знаменовала собой переход между двумя периодами творчества Пикассо: голубым и розовым, поэтому здесь холодная, изнуряющая меланхолия раннего периода была чуть оживлена розовыми и оранжевыми тонами более позднего.
— Лично мне нравятся полные женщины, — признался Дикон, — но я вовсе не против, чтобы она висела у меня в квартире.
— Билли ее рисовал даже чаще, чем другие картины, — неожиданно заявил Терри.
— На асфальте?
— Нет, на бумаге, которую мы потом сжигали. Поначалу он перерисовывал ее с открытки, а потом так набил руку, что уже не пользовался никакими открытками, а рисовал прямо из головы. — Он провел пальцем по четко очерченному профилю и туловищу. — Видишь, этот контур, в общем-то, не так уж и сложно повторить. Билли говорил, что тут все предельно просто, никакой мешанины.
— В отличие от Леонардо?
— Ага.
«Действительно, — мысленно согласился Дикон, — женщина Пикассо великолепна в своей простоте, да и намного изящней, чем пухлая Мадонна да Винчи».
— Может быть, ты когда-нибудь станешь художником, Терри. У тебя прекрасный вкус, и ты умеешь замечать многие тонкости на картинах.
— Я пару раз ходил в Грин-Парк и смотрел на то, что там выставляли, но это, конечно, ерунда. Билли обещал сводить меня в настоящую галерею, но до этого так и не дошло. Да нас, наверное, и не пустили бы туда, тем более, что Билли всегда был пьян и нес какую-то чепуху. — Он перебирал плакаты, высматривая что-нибудь ценное. — А как ты понимаешь вот эту картину? Может быть, художник видел все так же, как и подруга Билли? Страх и одиночество, причем в чужом незнакомом месте? Как считаешь?
Он остановился на «Крике» Эдварда Манча, на которой был изображен искаженный силуэт человека, в страхе раскрывшего рот перед силами природы.
— Да, у тебя глаз настоящего художника, — вынужден был признать Дикон. — Неужели и это Билли пытался изображать?
— Нет, такое бы ему не понравилось. Слишком много красного, а Билли ненавидел этот цвет: он напоминал ему о крови.
— Ну, на стену такое вешать нельзя, иначе твоя картина будет постоянно напоминать мне про ад. И кровь, — добавил он про себя, снова осознавая, что у него и Билли было много общего.
В конце концов, по обоюдному согласию, было выбрано еще несколько репродукций. Пикассо (за его простоту), Мане «Завтрак в мастерской» (за гармоничность и симметрию — «Этот художник умеет работать», — заметил Терри), «Сад земных наслаждений» Иеронима Босха (за цвет и интересный сюжет. «Замечательная картина», — прокомментировал Терри), и, наконец, «Сражение» Тернера (за совершенство во всем. «Вот дерьмо! — воскликнул парень. — Красота-то какая!»).
— Что же случилось с открыткой Билли, где была изображена картина Пикассо? — поинтересовался Дикон, подходя к кассе.