Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы (Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы)
Шрифт:
Екатерине тридцать пятый, немало лет, но для нее возраста словно и нет, только подбородок стал провисать, но это не от возраста, а от того, что слишком много за бумагами сидит. В остальном хороша!
Он не позволил больше говорить о французском и учебе, потащил-таки на перину.
Опомнились нескоро; прижимаясь щекой к плечу любовника, Екатерина думала о том, как ей повезло с Гришей. Пусть Орлов не больно умен, его канцлером никто ставить и не собирается, для умных дел другие есть, а Гришка и на своем месте хорош.
Проснулась она, как всегда,
Только приехав в Петербург и оглядевшись, Екатерина поразилась толпам придворных во дворце и вообще в домах у знати. Императрица Елизавета Петровна была большой любительницей всяких приживалок, шутих, убогих, но и без них хватало слуг, прислужников, нахлебников… Приглядевшись, Екатерина, тогда еще Фредерика Августа, быстро поняла, что никто из этих нахлебников делом не занимается, зато все норовят увильнуть, заболтать любое поручение, а то и просто не выполнить. Все понемногу или много, как получалось, воровали или подворовывали, а содержания требовали немалого.
Став Великой княгиней и супругой цесаревича, она попыталась изменить систему хотя бы у себя, но встретила такую обиду со стороны неглупой императрицы, быстро осознавшей: на фоне Екатерининой толковой челяди будет особенно заметна бестолковость ее собственной, что предпочла затаиться на время.
Но Екатерина не была бы сама собой, если бы не пыталась что-то изменить хоть постепенно. Удалось, ее штат был куда меньше, а делом занят постоянно. Главное — она училась. Однажды уже императрицей Екатерина призналась, что училась с первого дня своего пребывания в России, училась каждый день, записывая или запоминая каждую ошибку, если писать было опасно. Все подмечала, все брала на заметку.
Восемнадцать лет учебы не прошли даром, и теперь ей мешала только собственная природная деликатность и неумение жестко потребовать что-то ради себя самой. Вот ради России и общего блага могла и пощечин надавать, а чтоб ради своего удобства заставить что-то делать… тут буксовала вся Екатеринина решимость.
И осталось это навсегда. Ее ублажали и немало, но императрица считала себя обязанной щедро за это платить, все фавориты, которые были после Орлова, да и сам Орлов получали невиданные подарки, чиновники, что при ней работали, если дело свое не запускали и старались, наградами бывали осыпаны сверх меры, слуги жили, так не все дворяне могли себе позволить, не знали отказа ни в чем… Но воровали и бездельничали, как в любом другом доме, а иногда и больше, потому что знали — матушка только пожурит или вовсе сделает вид, что не заметила. Когда Екатерине указывали на воровство, она даже смущалась:
— Да ведь ему, верно, семью кормить надо…
Обслуживать себя старалась сама, помогали только там, где уж никак без прислуги. Орлов не мог надивиться:
— Кать, да ведь это слуг работа, а не твоя!
Но с первых дней императрица сама зажигала в спальне свечи, сама разводила в холодные дни огонь в камине, сама одевалась по-домашнему. Была в том и своя хитрость, ведь в ее постели часто по утрам еще спал Гриша. Жалея будить любовника и не желая,
Только когда в очередной раз оказалась в тяжести, пришлось Орлову поселиться у себя и приходить изредка больше ради разговоров.
Екатерина привычно протерла лицо кусочками льда, заварила сама себе крепкий кофе (полфунта молотых зерен на чашку, не поймешь, то ли напиток, то ли одна гуща, никто такой крепости не выдерживал), съела гренку и села к столу просматривать бумаги.
Гришка, сладко потянувшись, отозвался из-за полога:
— И чего ты в такую рань поднимаешься? Не то не успеешь со своими бумагами навозиться…
— Гриша, дело тебе есть.
— Какое? — Любовник явно не горел желанием вскочить и бежать какое-то поручение исполнять. А уж когда услышал, что за дело, так и вовсе пожалел, что из-под одеяла отозвался!
— Съезди к Григорию Потемкину да скажи, чтобы поговорить ко мне приехал.
— Не знаю я, где он, дома не живет…
В голосе любовника явно слышалась обида.
— Я скажу, где, в Лавре он. Съезди и верни ко двору, это мой сказ.
В голосе зазвучал металл, Орлов взбрыкнул:
— Чего это я его уговаривать должен?! Чего он там делает?
Екатерина поднялась из-за стола, подошла ближе, явно, чтобы не так слышно было.
— Гриша, ежели ты из-за своей глупой ревности будешь мешать ко двору умных и толковых людей собирать… то плохо будет!
Кому и в чем будет плохо, не сказала. Орлов обиделся совсем, но что ответить не знал. Императрица вернулась за стол и, принимаясь за очередную бумагу, спокойно добавила:
— Поедешь и скажешь, мол, я желаю, чтобы он делом занялся, что он мне нужен.
— Каким делом-то?
— Потемкин толковей многих министров будет, его надо к государственной службе приучать, а не в иноческом одеянии держать. Был бы добрым иноком, пусть бы постригался, да ведь не про него это. Куда беспокойному Потемкину в обитель? Пусть лучше делом при дворе займется. А что одноглаз… я его не на куртаги зову, коли не хочет, так пусть и не ходит.
Орлов сразу повеселел, раз на куртаги не зовет, так пусть Потемкин снимает свою схиму.
— Он постригся, что ли?
— Нет.
— А ты откуда знаешь?
— Я не ты, мне узнать недолго. Сегодня съезди, хочу ему дел немало поручить. Полно хандрить и от людей прятаться.
Орлов поехал. Екатерина редко приказывала, все больше просила, не только его, всех просила, даже слуг. Однажды долго звонила в колокольчик, чтобы вызвать слугу и отдать письмо, которое требовалось срочно отправить. Никто не приходил, пришлось выйти из кабинета и искать запропастившихся слуг.
Через силу нашла их азартно игравшими в карты. На появление императрицы и внимания не обратили. Так же бывало, когда была Великой княгиней, слуги Петра ее не замечали, неужто все повторяется?