Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы (Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы)

Павлищева Наталья Павловна

Екатерина вызвала к себе архитектора Антонио Ринальди.

— Выручайте. У вас есть опыт построения больших сооружений, нужны трибуны на лугу.

Ринальди, который в то время строил Катальную горку в Ораниенбауме, согласно кивнул и уже через несколько дней представил Ее Величеству чертежи и внешний вид будущей постройки.

— Красиво, да главное, чтоб прочно получилось. Не то нам с тобой, Антон Иванович, головы снесут…

О подготовке к игре было объявлено заранее и широко, готовились все: портные не знали покоя от заказов, потому как вырядиться

стремились не только участники, но и зрители. Спешно сооружались колесницы, на лугу перед Зимним, освобожденном от всяческого накопившегося за годы хлама, рос настоящий амфитеатр, а Ринальди все чаще можно было видеть бегающим от одного края до другого с воплем:

— О, боже мой!

Как всегда что-то не успевали, что-то доделывали на ходу, что-то осталось незавершенным. Массу работы получили ювелиры, потому что никакой роскошный костюм не мыслился без огромного количества украшений.

Дамы тренировались до изнеможения, давненько не бывало в Петербурге таких развлечений, хотелось блеснуть умением и красотой.

Во время «Карусели» подражали рыцарским турнирам — бились деревянными мечами, метали копья и стрелы, на скаку подхватывали концом копья что-то с подставок, метали в цель дротики… Но для начала был торжественный выезд на колесницах, чтобы поразить публику выдумкой и роскошеством нарядов.

И вот настал объявленный день. Чтобы императрица не сомневалась в прочности установленных трибун, Ринальди попросил пройтись по ним, усиленно топая, целый полк. Орлов хохотал:

— Ежели обвалится, солдаты тебя, Антон Иванович, сами по частям размечут.

Не развалилось, построено крепко.

А еще фаворит смеялся:

— Ох и уложу я тебя, Катя, завтра в грязь лицом!

— Не уложишь, славянскую кадриль поведет Салтыков.

— С чего это?!

— Ежели я буду участвовать, так мне поддаваться станут, надо чтоб честно было.

Конечно, она понимала, что и Орлову поддаваться будут, но уже не так.

— А судить-то кто станет? — вдруг вспомнил Григорий.

— Миних.

— Кто?!

— Миних. Распорядитель — князь Голицын.

На следующий день с раннего утра на лугу уже не протолкнуться — занимали места. Екатерина, глядя в окно, смеялась:

— Ну, поесть и попить им можно вынести, а вот куда нужду справлять станут?

Орлов, собираясь к своей команде, спокойно пожал плечами:

— Куда? Под трибуны.

— Фи! Это же вонять будет!

— Нечего было заранее пускать.

— Гриша, распорядись, чтобы следили за поведением публики, не то и впрямь провоняет.

Пришлось самым предусмотрительным договариваться меж собой да по очереди бегать подальше по нужде.

Амфитеатр получился большой, подобный греческому с двумя воротами — Северными и Южными. Богато украшенные ложи для императрицы и цесаревича с самыми приближенными, попроще для знати и скамьи для остальных. Народу набилось столько, что все равно государыня переживала за крепость постройки Ринальди. Сам архитектор сидел в ее ложе бледный от волнения.

Но

стоило обер-церемониймейстеру Голицыну дать знак, а трубам возвестить о начале, как все переживания забылись.

Участники парада въезжали на луг с двух сторон — в Северные ворота с Миллионной Салтыков и Григорий Орлов, в Южные с Малой Морской Алехан и Репнин. Появление разукрашенных колесниц с прекрасными дамами вызвало такой вопль восторга у публики, что Екатерина даже уши прикрыла:

— Антон Иванович, ежели от веса не рухнуло, то от крика непременно рухнет.

Ринальди было не до смеха — публика в восторге топала ногами куда сильней, чем вчера это делали солдаты.

Чья-то победа вызывала новый вопль восторга и буйство эмоций и новый приступ страха у архитектора. Императрица сжалилась:

— Антон Иванович, ты уж или домой иди, или плюнь на все и забудь, что это ты строил.

— Как можно? Как можно? Нет, все выдержит!

— Тогда не трясись. Глянь-ка, как ловко стрелы мечут.

За каждой каруселью следил свой набор помощников судей, старательно записывая каждую удачу или промах. В «Карусели» все важны, каждый свои очки приносит, а потому нельзя одному быть точным, а другому промахиваться.

Когда по окончании очки сложили и посчитали, вышло, что Григорий зря бахвалился, карусель Алехана набрала их хоть и немного, а больше. Но предстояло еще оценить театральную сторону, внешний вид участников. Попытались отдать судейство императрице, но Екатерина отказалась:

— Я только зрительница, пусть и восхищенная.

Спорили до хрипоты, потому как «римлянин» Григорий выглядел куда предпочтительней «сарацина» Алехана. Алехан предложил даже выйти на поединок, мол, кто победу одержит, тот и во всей карусели победил! Но для поединка было уже темно, отложили решение на завтра.

Публика расходилась возбужденная и довольная, пусть уж победа достанется обоим братьям Орловым — они друг дружку стоят. Дамы, участвовавшие в игре, напротив, настаивали на борьбе до конца, мол, так нечестно, ежели турецкая карусель более ловкой оказалась…

На следующий день братья и впрямь выступили перед публикой, но на сей раз устроители поступили хитрей: они не стали устраивать поединок, а лишь попросили снова проехать и себя показать, бросая копья без цели… И снова мнения разделились, уж больно хорош был Алехан. И все же, посовещавшись, лавровый венок отдали Григорию Орлову, но и Алехана не обидели.

Императрица заметила, что Алехан слишком тяжело дышит, поинтересовалась:

— Гриша, что с Алексеем?

— Болен он, а лечиться не хочет, уповает на своего Ерофеича, который Потемкина чуть вовсе слепым не оставил.

Немного погодя Алексея все же отправили лечиться в Италию, где через несколько лет он очень даже пригодился. Была в том своя хитрость, Екатерина просила:

— Алексей Григорьевич, не просто здоровье поправляй, а разведку веди, каково действительное положение дел там да в Греции. Нам с турками обязательно воевать, хочу от тебя знать, что там слышно.