Екатерина I

Тынянов Юрий Николаевич

Макаров, подлаживаясь под тон приказа, стал церемониально отвешивать поклоны и пятиться задом к дверям. Отдав последний поклон у двери, он очень ловко скрылся за нею.

– Поедем же и мы, Авдотья Ивановна, к сестре.

– Лучше пешком пройдёмтесь, ваше высочество, и вы соизвольте посетить мою избу. У меня есть свежее киевское варенье… только что привезли…

– На пробу варенья мы соизволяем, – шутя ответила Елизавета Петровна, входя в уборную, чтобы одеться для выхода.

– А я схожу на ту половину, – в свою очередь вставая, молвила Авдотья

Ивановна и вышла в коридор, понимая, что Макаров, наверное, ждёт её где-нибудь. Вопрос о дворах и гаках в это время получил для неё особенный интерес. Она не ошиблась в расчёте: Макаров действительно стоял в коридоре.

– Когда же ты будешь дома, чтобы мне приехать и побеседовать с тобой без свидетелей? – увидя вышедшую, спросил Алексей Васильевич.

– Сегодня, завтра, послезавтра… только вечером, попозднее, чтобы никому не попался навстречу.

– Позднее к тебе не пустят.

– Я накажу, чтобы тебя пустили… ведь не олухи же у меня – знают, кто такой Алексей Васильич.

– Только не надувай, и чтобы никак мне не встречаться с Ягужинским, который и тебе самой, право слово говорю, теперь своими посещениями может только вредить. У светлейшего он на самом скверном счету. Да и в компанию к бывшим друзьям его не принимают.

– Всё знаю… да нельзя же мне его прогнать прямо…

– Скажи, чтобы говорили: дома нет.

– Наказано.

– Ну, стало быть, и не попадёт.

– Мало того. Я так занавешиваю окошки, что света снаружи никак не видно. А с тобой хочу о многом перетолковать.

– Хорошо, хорошо… Перетолкуемся и сойдёмся вплотную. Я не люблю ничего делать вполовину.

– Увидим.

– Только сэку побольше. Грешный человек, привязался я к этому заморскому питью. А все покойный государь… приучил…

– Полно, правда ли?

– Такая же правда, как и тебя.

Авдотья Ивановна зажала ему рот рукой и, ударив по плечу, сказала:

– До свиданья, жду с перечнем.

– Только чтобы ни в чём поперечки и отказу не было.

Чернышёва ещё раз ударила Макарова по плечу, и каждый разошёлся в свою сторону.

Воротясь в комнату, она нашла уже цесаревну Елизавету Петровну совсем одетою, и та, в накидке, стоя перед зеркалом, охорашивалась.

Увидя вошедшую и что-то про себя бормотавшую Авдотью Ивановну, цесаревна сказала ей:

– Могу побиться об заклад, что ты потерпела неудачу? Да и ништо! Подбила меня одеваться, а сама ушла.

– Я думала, что ваше высочество долго изволите собираться, и ошиблась… потому, конечно, стерпеть должна выговор… за опозданье… А сбудься мой расчёт, коли бы вы ещё одевались, – этого бы мне не пришлось выслушать.

– Не заговаривай, не заговаривай. Я совсем не то хотела сказать, а прямо тебе приписывала теперь неудачу в расчёте денежном. Неужели ты думаешь, я не поняла, что ты бегала переговориться с Макаровым? Да тот, мошенник, вернее всего, поманил тебя дворами и гаками, чтобы только ты подбила меня подписать… А как залучил он в руки указ с подписью, так обещанье и отъехало за тридевять земель в тридесятое царство.

– Не совсем так, ваше высочество. Алексей Васильевич от обещанья и теперь не прочь, да ведь только когда пройдёт разметка количества, тогда своими можно считать назначения, а не раньше…

– Стало быть, я и права. На посуле как на стуле. То-то ты нахмурая такая и прибежала: сама-то уж сознаёшь, что ошиблась в расчёте?

– Труните, труните, ваше высочество. А я в своё время всё-таки получу малую толику на бедность и тогда уже буду иметь честь пригласить на банкет к себе всех высоких особ, которые сделают мне честь – соизволят пожаловать.

– Вот бы тебя вместо Остермана посадить чужестранными делами заправлять, ей-Богу, право. Преловко бы ты отъехала от данного обещания.

– Почему вы так изволите заключать, смею спросить…

– Да потому, что я сама называюсь в гости, а ты намекаешь: нельзя ли осадить, подалее.

– Напротив, ваше высочество. Посещение ваше осчастливило бы меня теперь же, если бы соизволили снизойти на покорнейший упрос вашей услужницы.

– От Аннушки – почему не так? Зайдём, пожалуй… А теперь надо прежде высочайшее поручение исполнить. Пойдём же править посольство при голштинском дворе. – И бойкая цесаревна выбежала с крыльца и проворно пустилась к зимнему дворцовому мостику.

Всего через два дома был двор Авдотьи Ивановны, а ещё через дом, Рогузинского, – жилище новобрачных, герцога и герцогини Голштинских. Миновав Чернышёвский дом, цесаревна и её спутница стали подниматься на лестницу апраксинского крыльца.

– Дома сестра? – спросила цесаревна у камер-лакея.

– У себя.

– Не говори ей… стойте здесь. Я захвачу её врасплох. – И побежала вприпрыжку вперёд. – Здравствуй, Анюта! Рада ли гостям? – войдя без предуведомления к сестре, герцогине Голштинской, молвила, подавая ей обе руки, цесаревна Елизавета Петровна.

– Конечно, рада… что за вопрос? – молвила хозяйка, сухо раскланиваясь с генеральшей Чернышёвой, следовавшей и здесь за цесаревной Елизаветой. – Прошу покорно в галерею, у меня тут не убрано, – что-то сунув поспешно в альков и вставая, прибавила Анна Петровна, грустная и сильно не в духе.

– Что за счёты со мной-то? – возразила Елизавета Петровна.

– С тобой, конечно, но… – И она покраснела, смешавшись и не умея вывернуться.

– Авдотья Ивановна тоже извинит. Меня она застаёт и совсем неодетую, стало быть…

– Ничего тут, стало быть, не может, – холодно и сердито остановила щебетунью старшая сестра, очевидно не желавшая допускать никакой короткости между собою и генеральшей Чернышёвой.

– Я уйду, ваше высочество, чтобы не быть предметом стеснений для вашей особы… особенно если предстоит передавать сестрице супружеские нежности, – под видом смирения язвительно уколола Чернышиха Анну Петровну, не любимую ею за степенность и ум.

– Никаких пересказов особенных сестре от меня не будет, можешь оставаться с нами, пожалуй… Я только думала, что в светлице будет удобнее сидеть; а здесь… всего два стула…