Екатерина Великая (Том 2)

Сахаров Андрей Николаевич

Тогда главнокомандующий стал собирать материалы против каждого из членов «Типографической компании» и «Дружеского общества» поодиночке. Больше всего он ненавидел Ивана Владимировича Лопухина. Лопухин, один из основателей «Типографической компании» и «Дружеского общества», был замечательнейшим человеком своего времени. Внук царицы Евдокии и правнучатый брат императора Петра Великого, сын генерал-поручика и кавалера всех российских орденов девяностолетнего Владимира Ивановича Лопухина, он по своему происхождению и огромному наследственному богатству предназначен был для самой блестящей карьеры. Он служил в чине капитана в Преображенском полку. Это открывало путь к первым чинам,

если учесть, что сама императрица имела звание полковника, а Суворов за Измаил зачислен был только в подполковники того же полка. Лопухин дослужился до полковника, но под влиянием французских энциклопедистов разочаровался в военной службе, подал в отставку и занялся философией. Потом сблизился с Новиковым, завёл собственную типографию и все свои огромные средства, как и Татищев, тратил на «Дружеское общество» и широкую помощь нуждающимся. Он был председателем Московской уголовной палаты и отличался неподкупностью и справедливостью.

Как-то главнокомандующий намекнул ему, что его близость с Новиковым, издательская и благотворительная деятельность вызывают подозрения. Лопухин посмотрел на него пристально и сказал:

– Не вам, сударь, учить меня, как служить своему отечеству.

Не лучше было и с Юрием Никитичем и Николаем Никитичем Трубецкими. Первый был генерал-поручик и кавалер многих орденов, второй – действительный статский советник и руководил Московским казначейством. Отец их – Никита Юрьевич Трубецкой, сподвижник Петра Великого, генерал-фельдмаршал, бывший генерал-прокурор – был виднейшим деятелем восьми царствований. И тронуть его детей было не так просто. В такой же степени влиянием, властью и богатством пользовались и остальные основатели «Дружеского общества» – князь А. Черкасский, М. Херасков, Татищев, князь Репнин, И. Тургенев.

Прозоровский, чувствуя, что теряет в борьбе с ними почву под ногами, стал писать на каждого императрице несообразные доносы. Так, широкую благотворительную деятельность Лопухина он объяснил тем, что тот, вероятно, печатает фальшивые ассигнации, хочет взбунтовать чернь и сносится с якобинцами. Князя Репнина он обвинил в связи с прусским двором через барона Шрёдера. Вельможу и богача Петра Александровича Татищева, содержавшего на свой счёт бедных студентов, Прозоровский подозревал в том, что он подготовляет «свергателей престола и развратителей отечества».

Доносы эти были столь глупы, что императрице стало ясно: без её помощи Прозоровский «не справится с деятелями нового раскола». Ещё одно перехваченное в Петербурге письмо архитектора Баженова, в котором тот писал, что наследник Павел Петрович высоко ценит московских просветителей, перепугало её. Ей казалось, что тщательный обыск у Новикова и его арест раскроют ей пружины тайной московской организации. Но для этого нужен был предлог. Предлог она нашла довольно неудачно. Но это её мало беспокоило.

Русские старообрядцы, преследуемые правительством, осели плотными и хорошо устроенными общинами на севере и в других отдалённых местах. У них за границей, в частности в Польше, были большие связи. Старообрядцы печатали там свои книги, и Екатерине попалась одна из таких, под названием: «История об отцах и страдальцах соловецких иже за благочестие, святые церковные законы и предания в настоящие времена пострадаша», тут же и челобитная монахов Соловецкого монастыря к царю Алексею Михайловичу, повесть о белом клобуке и другие статьи.

Кроме этого, императрице ещё раньше доставили другую старообрядческую книгу, выпущенную в Гродно и направленную прямо против неё. Это была «Отречённая тетрадь монастыря Свято-Троицкого», где, между прочим, говорилось:

«Мрак объял землю Русскую, солнце

скрыло лучи свои, луна и звёзды померкли, и бездны все содрогаются. Изменились злобно все древние святые предания, все пастыри в еретичестве потонули, а верные из отечества изгоняются – царит там вавилонская любодейница и поит всех из чаши мерзости».

Императрица прекрасно знала, что если Новиков и печатал масонские книги, то он никак не мог выпускать старообрядческих документов. Вообще по описи изданий «Типографической компании», составленной в своё время московским прокурором Андреем Тайльсом и посланной Екатерине, книги религиозные составляли ничтожную часть, печатались в большинстве в типографии Лопухина и с дозволения и просмотра церковного начальства. Новиков же издавал главным образом учебники, научно-просветительную литературу и художественные произведения, русские и иностранные.

Однако Екатерина отправила московскому главнокомандующему специальное повеление. В нём она писала: «…есть вероятность, что подобные книги издаются в Москве, в партикулярных типографиях, наипаче же имеем причину подозревать в сём деле известного вам Николая Новикова, который, как слышно, сверх типографии, имеющейся у него в Москве, завёл таковую и в подмосковной его деревне». На основании этих подозрений Екатерина предписывала Прозоровскому срочно произвести обыск у Новикова и в Москве, и в деревне. А самого его «взять под присмотр и допросить».

За год до этих событий Николая Ивановича Новикова постигло большое горе – умерла горячо любимая им жена, Анна Егоровна Римская-Корсакова. Она была родственницей князя Николая Никитича Трубецкого, жила в его доме, воспитывалась в Смольном институте и по выходе оттуда предпочла скромного отставного поручика богатым дворянам, которые делали ей предложения. Они прожили счастливо десять лет. Но нервная и впечатлительная Анна Егоровна не выдержала преследований, которые обрушивались за последние годы на Новикова, и стала болеть. Ни заботы мужа, ни уход врачей не помогли. Она скончалась, оставив ему троих детей – сына Ивана и дочерей: Варвару и совсем маленькую Веру. Всё летнее время года Николай Иванович Новиков проводил в своём имении Авдотьино-Тихвино Бронницкого уезда. Это небольшое поместье досталось ему от отца. Оно не походило на владения других помещиков: доходы от него владелец обращал на улучшение жизни крестьян. Все тридцать шесть домов были каменные. В селе были устроены школа, больница и аптека. Там же была богадельня для престарелых дворовых, служивших в семье Новикова, и для стариков и старух, которые не могли уже работать. Дом Николая Ивановича был двухэтажный деревянный особняк серого цвета, с красной железной крышей. Во втором этаже жил сам Новиков. Окна его выходили на реку Северку, белой блестящей лентой извивавшуюся среди бескрайних полей. В других комнатах жили дети и доктор Михаил Иванович Багрянский. В нижнем этаже жили Семён Иванович Гамалея и вдова покойного друга Новикова, Ивана Григорьевича Шварца, и помещалась библиотека, где по вечерам собирались все обитатели дома.

Новиков вместе с доктором Багрянским и фельдшером сам лечил крестьян и ежедневно обходил жителей села со старостой-заикой Никифором Захаровым, который пробыл на этой должности большую часть своей жизни. Никифор Захаров был грамотей и начётчик и нередко вступал со своим барином в споры о смысле жизни, которые начинались на улице, а кончались в помещичьем доме за самоваром.

Такое странное поведение помещика, к тому же бесплатно снабжавшего своих крестьян в голодные годы хлебом и выкупавшего крепостных от набора в рекруты, сначала удивляло и возмущало соседей.