Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Шрифт:
Вообще столы представляли собой потрясающее зрелище. Императрица погулять любила, и застолья у нее бывали роскошные. Екатерина вспомнила обед на четыре сотни человек в день тезоименитства Елизаветы Петровны. Сама княгиня была изумлена обилием украшений не столько на гостях, сколько на парадном столе, если это сооружение вообще можно было назвать столом.
Огромная деревянная змея, извиваясь, едва не скрывалась вдали парадной залы. С дальнего ее конца сидевшая за отдельным столом на возвышении под балдахином Елизавета Петровна казалась маленькой-маленькой. Екатерина тогда подумала, что едва ли в том
Роскошные скатерти, немыслимое количество искусственных цветов, которые трудно отличить от настоящих, парадные красивые сервизы, позолоченные свечи, даже фонтаны на столах… Сами столы сплошь уставлены холодными закусками, фруктами и «конфектами», которые так любила государыня. Готовили их французские кондитеры. Иногда из сластей создавали целые живописные картины, а уж фигурок из марципана было великое множество!
Вин и напитков было немыслимое количество, все привезенные из Франции, Голландии, Венгрии, Англии…
А Петр все рассказывал и рассказывал, его глаза блестели, лицо ожило, князь стал даже симпатичным, и Екатерина невольно залюбовалась им. Заметив этот взгляд жены, Петр остановился:
— Что?
— Продолжайте, Ваше Высочество, вы так красиво говорили и… так хороши…
Ему бы воспользоваться минутой, ведь могло родиться хорошее чувство приязни, от которого и до любви, пусть не страстной, но хотя бы спокойной, недалеко, а он смутился окончательно, фыркнул:
— Ну вот еще!
Глядя на закрывшуюся за убежавшим мужем дверь, Екатерина досадовала на себя: ведь так хорошо все было, чем же она спугнула, ведь только сказала, что хорошо рассказывает…
Вернулся Петр поздно, был привычно пьян, видно, добрал то, чего не хватило во дворце, и заснул, едва коснувшись головой подушки. Жизнь вернулась на круги своя…
А жаль.
Императрица все чаще злилась на Екатерину, а если Елизавета Петровна на кого-то злилась, то покоя не давала. Великая княгиня никак не давала повода обвинить ее в чем-то уж совсем недостойном, а потому придирки бывали мелочные.
Со временем стало заметно охлаждение Елизаветы Петровны к молодой семье. Шли год за годом, а они не выполняли поставленную задачу. Сколько можно ждать наследника? Сколько можно болеть то великому князю, то княгине? Екатерина действительно ходила с императрицей на охоту на вальдшнепов, промокла, не убереглась, но продолжила охотиться и снова простыла. Петр болел постоянно, любой сквозняк приводил к простуде, слабый организм реагировал на все.
Болела и сама Елизавета Петровна, у нее участились приступы, стали мучительными судороги, может, потому она стала задумываться о том, кому все же передать трон? А еще она явно чего-то боялась. Чего?
Екатерина покосилась на слуг, тащивших тюфяк для генерал-поручика Чулкова. Императрица меняла место своего сна едва ли не каждую ночь, то и дело заставляя перетаскивать большую кровать под пологом не только в пределах спальни, но и вообще из комнаты в комнату. Но по тому, у каких дверей укладывался на свой жесткий тюфячок Василий Иванович Чулков, можно понять, где сегодня спит
Хотелось пожалеть старика, ведь Чулков был уже немолод, но великая княгиня прекрасно знала, что делать этого нельзя — Чулков служил не за страх, а на совесть. Елизавета Петровна ценила слугу за чуткий сон, малейший шорох заставлял его просыпаться и вскакивать, прислушиваясь. Этому весьма способствовали и жесткие тюфяки, постеленные прямо на холодный пол.
«И как только он не простывает на сквозняках, да еще и на полу?» — удивлялась Екатерина. Наверное, простывал, но никогда не жаловался, исправно неся свою ночную службу. Хотя служба эта часто оказывалась дневной.
Императрица словно перепутала день с ночью, она всю ночь напролет веселилась, отпуская гостей только тогда, когда рассвет был уже готов высветить край неба, а сами гости едва не валились с ног от усталости. Но петербургское небо слишком часто хмурилось, а осенние и зимние рассветы наступали поздно, вот и приходилось придворным коротать ночи с вымученными улыбками на лицах, старательно скрывая зевоту и тараща глаза. Постепенно, правда, и они привыкли ложиться почивать на рассвете, а подниматься далеко за полдень, чтобы нарядиться и снова отправляться во дворец — развлекать свою правительницу до рассвета.
Веселиться Елизавета Петровна любила всегда, а вот привычка делать это всю ночь напролет появилась не сразу. Почему? — удивлялась Екатерина. Но спросить ни у кого нельзя, с каждым годом, с каждым месяцем и даже с каждым днем отношение императрицы к ним с великим князем менялось к худшему.
Зная, что лишних вопросов при дворе задавать нельзя, могут язык укоротить, как это сделали с Натальей Лопухиной, либо отправить в монастырь или домой, Екатерина старалась понять все сама. Хотя понять было нетрудно. Елизавета Петровна боялась.
Этот страх родился не сразу и завладел веселой императрицей постепенно, превратив ее в подозрительную, временами даже злую фурию. Чего она боится?
Екатерина сидела на постели, обхватив колени руками и положив на них голову — долгое бодрствование перебило сон, а ложиться на рассвете для нее, привыкшей совсем к другому распорядку, мучительно. Муж, слава богу, не счел нужным прийти к ней в спальню, потому хоть посидеть можно спокойно. Марья Чоглокова, уложив спать великую княгиню, отправилась к себе, все затихло…
Так чего боялась императрица? Конечно, переворота. Елизавета Петровна прекрасно помнила ту темную ноябрьскую ночь, когда сама во главе верных гвардейцев пришла к племяннице Анне Леопольдовне и разлучила ее с сыном, отправив всех в ссылку. Тогда казалось, что можно жить, ничего не опасаясь, ведь императрица была любима гвардейцами, которые не допустят никаких неприятностей, народ ее поддерживает, все спокойно.
Но шли годы, императрица от дел почти удалилась, позволив заправлять всем канцлеру Бестужеву, а сама отдавшись во власть развлечений. К чему свергать такую правительницу, которая никому не мешает, а только веселится? Кому она могла быть неугодной? Но рядом подрастал племянник — великий князь Петр со своей супругой, который вовсе не разделал любви тетушки к веселью, у наследника совсем другие ценности. Нет, Петр слишком глуп, чтобы задумать переворот сам, но это могут сделать его именем.