Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы
Шрифт:
Расчет был верный, император с подросткового возраста обожал смотреть на огонь и то, как тушат дома, сказывалась учеба у Якоба Штелина. Петру доставляло огромное удовольствие самому командовать тушением, а потому был приказ сообщать о каждом пожаре независимо от времени суток и без него ничего не тушить. Конечно, это была потеря времени, а часто и домов, но лучше потерять дом, чем головы.
Вот и в этот раз собиравшемуся ложиться спать Петру сообщили о большом пожаре. Через несколько минут император с фавориткой уже мчались по направлению к дому Шкурина, а навстречу им ехал сам хозяин полыхавшего строения.
Екатерина щедро отблагодарила Шкурина, а позже взяла его дочь к себе во фрейлины. Но Маша Шкурина в отличие от отца сыграла совсем другую роль в ее судьбе, именно она помогла подруге Дарье Щербатовой отбить у Екатерины любовника — Мамонова-Дмитриева…. Но это много позже, а тогда Маши и на свете-то не было.
Этот мальчик не просто выживет, он себя еще покажет. Это граф Алексей Бобринский, которого Екатерина будет опекать много лет, да и Орловы тоже.
Он удался внешностью больше в мать, а вот нравом в отца, а потому доставил много трудных минут Екатерине-императрице, вынужденной то выплачивать за него долги чести (карточные) в Париже, то воевать против его решения жениться на ком попало, то заставлять хоть как-то заняться делом… Но это тоже позже…
Петр вернулся во дворец уже утром, весь в саже, но довольный и возбужденный. Ночное происшествие заставило его забыть о поездке в Шлиссельбург и заключенном в крепости Иоанне Антоновиче. У императора была новая идея: он должен отвоевать у Дании когда-то отобранные ею земли Голштинии!
— Решено: война с Данией! И немедленно!
Он смотрел на супругу, одетую, как обычно, а не в широкое черное платье, и не мог понять, что изменилось. Первой сообразила Воронцова:
— О, переоделась!
— Переезжаем в Ораниенбаум! Павла оставишь с Паниным в Петербурге.
Хотелось крикнуть, чтобы ехал один, но Екатерина благоразумно промолчала. В Ораниенбауме ей будет проще держаться от него подальше.
— Жить будешь в Петергофе в Монплезире!
— Но в моих покоях моя мебель…
— Мне твоя мебель не нужна! Ты слышала? Не нужна! — И вдруг объявил: — Дядя Георг Голштинский приезжает!
Как в эту минуту Екатерина порадовалась, что уже родила… Георг давным-давно был в нее влюблен, именно с Георгом Фрикен узнала, что такое первый поцелуй. Если честно, то видеть кого-либо из родственников ей вовсе не хотелось, слишком откровенно унижал ее муж. Она не знала, что дядя в нужный момент сумеет ее спасти…
Екатерина из тех женщин, которых беременность и роды красят. У нее не выпадали волосы. Не крошились зубы, не темнела кожа… А уж после родов она обычно немыслимо хорошела. Так и в этот раз, тем более обошлось без осложнений. И Шкурин сообщал, что малыш чувствует себя хорошо.
Примчавшийся в Петергоф Орлов радовался, как дитя:
— Катиш, ты стала просто красавицей!
— А была?
— Я так соскучился…
Она отвела его руку:
— Нельзя, Гриша, пока нельзя… Еще раз скрыть беременность мне не удастся.
Как ни был взбалмошен Григорий, опасность понял даже он, только вздохнул:
— Долго?
Она пожала плечами.
— Катя,
— Вокруг императора полно войск, он собирает армию ради возвращения себе Шлезвига. Не время.
— Ждать, ждать, ждать! Терпеть не могу ждать!
Екатерине очень хотелось сказать, что это главное, чем она до сих пор занималась, вдруг подумалось, что Орлов может быть прав, как бы не оказалось поздно… Но пока нужны были деньги, а получить их можно только у иностранцев, свои, русские, не дадут, побоятся.
У кого? Попыталась намекнуть французам, но посланник Людовика XV барон де Бретель оказался нерешителен, к тому же он не верил в ее решимость и удачу заговора, в котором участвовали такие бузотеры, как Орловы… Англичане были понятливей, нужные деньги нашлись. В результате у Екатерины появилась симпатия к англичанам и неприязнь к французам, которые еще долго будут сказываться. Через много лет она сумеет переступить через прошлые обиды, и французский посланник Сегюр будет одним из ее лучших друзей.
Георг Голштинский был всячески обласкан императором России Петром III, но более всего его впечатлила, конечно, императрица, вернее, отношения между супругами.
— Фрикен… ты так изменилась!
В глазах бывшего возлюбленного восторг, тоненькая девочка, едва-едва во времена его влюбленности переходившая из состояния тощего гусенка в женское обличье, превратилась в настоящую красавицу. Конечно, были женщины и красивее лицом, и тоньше в талии, но цветущий вид Екатерины столь контрастировал с болезненным видом ее супруга, что Георг даже поразился. А уж о фаворитке и говорить не стоило. Как мог Петер предпочесть своей красавице и умнице жене эту грубую, отвратительную бабу?! Конечно, сердцу не прикажешь, любят и уродов, но когда рядом столько красавиц…
Еще непонятней стало, когда он увидел отношения между супругами. Петер все время норовил оскорбить, унизить жену, а та спокойно выносила все его безобразные действия. Георг сразу понял, под чью дудку пляшет император, и просто не мог придумать, как помочь племяннице.
Его помощь совершенно неожиданно пришлась кстати.
9 июня 1762 года император давал большой обед на четыреста персон в честь подписания договора с Пруссией. Этот договор для русских был настоящей пощечиной, они одержали несколько блестящих побед над прусскими войсками, а император одним росчерком пера отдал все завоевания обратно Фридриху! И вокруг него самого сплошь голштинцы, русские на вторых ролях, принижены и унижены. Особенно досталось, как всегда, Екатерине.
Ей очень не хотелось быть на этом пиру, словно что-то чувствовала. Хотя тут и особого предчувствия не нужно, ни дня без оскорблений! Она старалась держаться в стороне, не попадаться на глаза императору, была вежлива, предупредительна… Когда Петр удивился смене черного платья на нарядное, присела в глубоком поклоне:
— Я учла ваши пожелания, Ваше Величество.
Это тоже было крайне оскорбительно, ведь рядом с Петром, как всегда, Лизка Воронцова, да еще и с орденом Святой Екатерины на груди! Получалось, что кланялась не только императору, но и ей. Лизка стояла подбоченясь, нагло разглядывала наряд своей государыни… Но разве сейчас можно сказать, кто из них государыня?