Екатерина Великая
Шрифт:
Лопухин справедливо отвергал саму мысль, будто только тайное общество могло стать причиной возмущения во Франции. «Злоупотребление власти… угнетение народа, безверие и развратность нравов — вот одни источники революции». Он доказывал принципиальную разницу между революционно настроенными иллюминатами и углубленными в духовную сферу мартинистами, даже написал соответствующий катехизис для «братьев». «Из того, что бывают тайные общества вредными, — рассуждал молодой масон, — никак не можно с благоразумием заключить, чтоб не могли быть и полезные». Но ему отчего-то никто не верил.
«Много имели мы неприятелей, а защитников с голосом никого, ни при дворе, нигде», — сокрушался он. Это была неправда. Сама неуязвимость московских «братьев» во время неоднократных проверок говорит о высоком покровительстве. «Мы столько были невинны, что и не старались оправдываться, а только при случаях простодушно говорили правду о цели и упражнениях нашего общества». «Открывали на почте наши письма и… копии… отсылали государыне», — жаловался Лопухин. Но в них не находили «ничего, кроме очень доброго и полезного для сердец наших и для отечества» [1617] . Однако наступление на московских «братьев» продолжилось. Вместо главнокомандующего П. Д. Еропкина, «человека разумного», то есть не причинявшего ордену хлопот, в июле 1790 года в старую столицу был послан князь А. А. Прозоровский. Еще раньше, в марте, по настоянию Салтыкова, началась перлюстрация частной переписки в Москве [1618] .
1617
Там же. С. 28–29.
1618
Семевский М. И.Кн. Платон Александрович Зубов. С. 605.
Осторожный Потемкин писал императрице по этому поводу: «Ваше величество выдвинули из Вашего арсенала самую старую пушку, которая будет непременно стрелять в Вашу цель, потому что собственной не имеет. Только берегитесь, чтобы она не запятнала кровью в потомстве имя Вашего величества» [1619] . Очень откровенное и резкое высказывание. Если Григорий Александрович был встревожен контактами наследника Павла с прусским королем, то его не в меньшей степени беспокоили нарочито грубые меры правительства в Москве.
1619
Барсков Я. Л.Переписка московских массонов XVIII века. С. 251.
В оценке Прозоровского светлейший князь сходился с Лопухиным. При нем «подозрения, шпионства и все виды притеснений обществу нашему до крайней степени возросли». Не называя имен, Лопухин указывал на Зубова и Салтыкова, для которых раздувание московского дела являлось ступенью к возвышению: «Это было действие замысловатейших и сильнейших при дворе, нежели он; которые действие свое вмешали в план упрочивания и большего со временем возвышения своей фортуны; а князя Прозоровского только выставляли и употребляли, как самое надежное по характеру его орудие».
С легкой руки Лопухина в историографии утвердилось представление о Прозоровском как о недалеком служаке, который воображал, будто раскрыл в Первопрестольной целый заговор. Придирки его к масонам выглядели и смешно, и курьезно. «Он везде видел зло и опасность, особливо подозревал он раздачу милостыни. Обо мне отзывался… что я ее так много раздаю, что едва ли не делаю фальшивых ассигнаций… приплетая тут и типографию». То, что «братья» называли милостыней, представлялось правительству подкупом сторонников, раздачей средств потенциальным участникам возмущения в пользу Павла. Так устраивался любой переворот. Разница в терминологии не могла сбить императрицу с толку.
В этой тревожной обстановке в Москву, словно бы по частным делам, был направлен один из ближайших сотрудников императрицы, выдающийся дипломат и хитроумный царедворец Александр Андреевич Безбородко. Екатерина во многом полагалась на его мнение и даже называла в письмах своим «фактотумом», то есть главным доверенным лицом.
Но на сей раз Безбородко занял двойственную позицию. С одной стороны, он не мог не исполнить поручения монархини. С другой — обладая тонким политическим чутьем, понимал, что люди, против которых ему предстоит действовать, с каждым днем набирают всё большую силу. Недалеко время, когда они попытаются потеснить Екатерину с трона, тогда исход борьбы будет более чем неясным. Ссориться со сторонниками завтрашнего государя — Павла — казалось Александру Андреевичу неразумным.
«В начале 1791 года, — писал Лопухин, — князь Безбородко… под видом прогулки приезжал в Москву с Николаем Петровичем Архаровым для того, чтоб произвести над нами следствие, с указом о том князю Прозоровскому… Вручение указа сего для исполнения предоставлено было усмотрению на месте князю Безбородко. Однако он подлинно, погуляв несколько недель в Москве, возвратился, ничего не предпринимая и не отдав указа». Позднее Прозоровский горько сетовал на нерешительность Александра Андреевича. Лопухин же увидел в поведении инспектора политические причины.
«Безбородко ни к чему не приступал по своей проницательности, по мягкосердечию своему и, может быть, по некоторым личным уважениям дворским. Впрочем, он… был совершенно против всего того, что с нами делали, и после мне даже говорил… еще при жизни государыни… что сие дело не соответствовало ее славе». Поведение Безбородко показательно: Лопухин в 1794 году жил еще под надзором, а сам бывший «фактотум», благодаря Зубовым, оказался не удел. «Почти при первом свидании знакомства» с опальным розенкрейцером он заявил ему, что не согласен с действиями Екатерины против масонов. Такая информация, стороной дойдя до Павла, должна была помочь опытному придворному приобрести симпатии будущего императора.
Однако из-за своей двойственности и уклончивости Александр Андреевич оказал ордену медвежью услугу. «Не мог он, или не имел довольно твердости не исполнить сделанного ему поручения… а представил причину неудобности… которая на несколько месяцев удержала следствие, но подозрения умножила до крайности. Он сказал, что я сжег бумаги, и что через то скрылися следы к улике и к основательному исследованию» [1620] .
Лопухин уверял, что, желая «очистить бюро», действительно сжег ненужные документы, но всю важную корреспонденцию сохранил. Позднее в разговоре с графом Алексеем Орловым, оправдывая орден и говоря, что может представить доказательства «невинности», Иван Васильевич получил в ответ: «Какие же схватить бумаги, когда ты их сожжешь… Ты первый сжег перед приездом сюда Безбородко с Архаровым».
1620
Лопухин И. В.Указ. соч. С. 46.
Узнав о случившемся, Безбородко обрадовался возможности ничего не делать в шаткой обстановке. Нет, Александр Андреевич не оставил старую хозяйку, но обнаружил колебания. Что еще больше насторожило Екатерину, ибо она увидела призрак измены в стане своих былых приверженцев, среди людей, всем ей обязанных.
Между тем тяжбы по долгам Типографической компании продолжались. Вернуть деньги, одолженные издателю «братьями», не представлялось возможным, а над головой ордена копились грозовые тучи. Тогда Г. П. Гагарин, некогда возглавлявший капитул «Феникс», пожаловался императрице на Новикова, обвинив последнего в финансовых махинациях [1621] . Это позволяло перевести стрелки с крупных розенкрейцеров в Москве на фактически отошедшего от дел несостоятельного должника и сосредоточить основной удар на нем.
1621
Платонов О. А.Указ. соч. С. 52.