Екатерина Великая
Шрифт:
Словом, я убедилась, что моему дяде при всем его мужестве не хватает решимости» [386] .
Это описание не противоречит собственному рассказу Панина в беседе с Ассебургом. «Неудовольствие особенно распространилось между солдатами, и гвардия громко роптала на него (Петра III. — О. E.).За несколько недель до переворота Панин вынужден был вступить с ними в объяснения и обещать перемену, лишь бы воспрепятствовать немедленному взрыву раздражения… Знал ли о том Петр или нет, только он действовал по-прежнему, что и побудило Панина за четыре недели до переворота озаботиться предоставлением престола другому лицу, без пролития крови и не причиняя несчастия многим лицам» [387] .
386
Дашкова Е. Р.Указ. соч. С. 35.
387
Ассебург А. Ф.Указ. соч. С. 294.
Ту же дату — за четыре недели до переворота — но уже не в отношении Панина, а в отношении самой Дашковой называла Екатерина в письме Понятовскому: «Только олухи могли ввести ее в курс того, что было известно им самим — а это были в сущности лишь очень немногие обстоятельства… От княгини Дашковой приходилось скрывать все каналы тайной связи со мной в течение пяти месяцев, а последние четыре недели ей сообщали лишь минимально возможные сведения» [388] . Отзыв императрицы подтверждается ее записками к подруге, в которых она старалась отговорить последнюю от визитов: «Я считаю крайней глупостью бросаться, очертя голову, в руки врагов. Если мои друзья не могут безопасно видеть меня, я хотела бы лучше лишить себя удовольствия встречаться с ними, чем приносить их в жертву» [389] .
388
Понятовский С. А.Указ. соч. С. 167.
389
Екатерина II.Записки княгине E. Р. Дашковой. С. 302.
Итак, главные участники заговора узнали о существовании друг друга только за месяц до решающих событий. При этом Дашкова сыграла важную роль медиатора между гвардейскими заговорщиками и вельможами. Родство с Паниным позволяло ей действовать, не привлекая особого внимания. Результат был не совсем во вкусе императрицы. «Мой дядя воображал, что будет царствовать его воспитанник, следуя законам и формам шведской монархии», — писала княгиня.
Но Панин при всей видимой нерешительности был человеком опытным и искушенным в интригах. Во время первого же разговора ему удалось, что называется, «перевербовать» Екатерину Романовну и сделать ее сторонницей своего плана по возведению на престол Павла Петровича. Княгиня даже дала ему слово поговорить об этом с гвардейцами. «Я взяла с моего дяди обещание, что он никому из заговорщиков не обмолвится ни словом о провозглашении императором великого князя, потому что подобное предложение, исходя от него, воспитателя великого князя, могло вызвать некоторое недоверие. Я обещала ему в свою очередь самой переговорить с ними об этом; меня не могли заподозрить в корысти, вследствие того, что все знали мою искреннюю и непоколебимую привязанность к императрице. Я действительно предложила заговорщикам провозгласить великого князя императором, но Провидению не угодно было, чтобы удался наш самый благоразумный план» [390] .
390
Дашкова Е. Р.Указ. соч. С. 36.
Подобная шаткая позиция и сделала Дашкову ненадежной в глазах основной группы заговорщиков. Екатерина не слишком доверяла Панину да и вообще своим сторонникам из числа придворных. Этому ее научил горький опыт опалы Бестужева. В 1758 году ни Алексей, ни Кирилл Разумовские, в отличие от Бестужева, не пострадали. Но гетман пережил немалый страх. Он не шел на сближение с заговорщиками, хотя молодые офицеры из группы Дашковой предприняли для этого немалые усилия. «Два брата Рославлевы, один майор, другой капитан Измайловского полка, и Ласунский, капитан того же полка, имели большое влияние на графа; они каждый день бывали у него на самой дружеской ноге, но не надеялись заставить его действовать в нашем смысле. Я посоветовала им каждый день сперва неопределенно, затем и более подробно говорить ему о слухах, носившихся по Петербургу на счет готовящегося большого заговора и переворота… Когда же наш план созреет полностью, они откроются ему и дадут ему чувствовать, что он… рискует менее, если станет во главе своего полка и будет действовать за одно с ними» [391] . Не рассчитывая на одних друзей-офицеров, Екатерина Романовна прибегла еще и к посредничеству Панина.
391
Там же. С. 31.
Уже накануне переворота в 10 часов вечера заговорщики из гвардейской группы, не уверенные в содействии гетмана, явились к нему с прямым требованием принять участие в перевороте и даже угрожали арестом в случае отказа. «Ближе к вечеру Николай Рославлев, премьер-майор Измайловского полка, собрал свой полк и раскрыл солдатам собственные замыслы, — писал Шумахер. — …Весь полк тот час же единодушно высказался за императрицу Екатерину. Тогда указанный майор вместе с лейтенантом Алексеем Орловым около 10 часов вечера отправились к гетману… Они объявили ему единогласное мнение подчиненного ему полка и самым твердым образом потребовали ответить, присоединится ли он к ним или нет… Если он, вопреки их надеждам, откажется, его тот час задержат и содержать под арестом его будет его же собственная охрана… Поэтому он тот час же вышел к собранному полку… и выразил свое удовлетворение принятым ими решением» [392] .
392
Шумахер А.Указ. соч. С. 279.
Датский дипломат не знал, что Орловы уже побывали у гетмана, и к 10 часам вечера Кирилл Григорьевич успел распорядиться о печатании в подведомственной ему типографии Академии наук Манифеста о восшествии Екатерины на престол. Как говорится, старый друг лучше новых двух. Помимо симпатии к Екатерине у Кирилла Григорьевича, как и у Панина, имелись личные причины примкнуть к заговору. То, что император издевался над ним на плацу — еще полбеды. Но Петр захотел передать гетманство своему любимцу Андрею Гудовичу [393] , а это значило потерю очень высокого положения и очень солидного дохода. Сохранился забавный анекдот о том, что Разумовский не вышел для встречи к Григорию Орлову, крикнув через дверь: «Что тут говорить? Тут делать надо».
393
Соловьев С. М.Указ. соч. С. 80.
Императрица очень осторожно упоминала о разногласиях в стане ее сторонников. «Не все были одинакового мнения: одни хотели, чтобы это совершилось в пользу его (Петра III. — О. Е.)сына, другие — в пользу его жены» [394] . О «других» мы наслышаны. А вот среди первых сама Екатерина упоминала только воспитателя Павла. «Панин хотел, чтобы переворот состоялся в пользу моего сына, — сообщала она Понятовскому, — но они (Орловы. — О. Е.)категорически на это не соглашались» [395] . Что касается Дашковой, то в переписке с Екатериной она проявляла такую же шаткость позиции, как и в разговоре с дядей. Это видно из ответа императрицы: «Вы охотно освобождаете меня от обязательства в пользу моего сына; чувствую всю вашу доброту» [396] . Вопрос о том, кто наденет корону, пока для заговорщиков оставался открыт.
394
Екатерина II.Записки // Со шпагой и факелом. С. 337.
395
Понятовский С. А.Указ. соч. С. 162.
396
Екатерина II.Записки княгине E. Р. Дашковой. С. 310.
Переворот, как и любое дело, требовал денег. Эта мысль почему-то вызывает стыдливое неприятие у одних ученых и злорадное торжество других: подкуп солдат — первый признак неискренности их намерений, вместо патриотических чувств — звонкая монета. Между тем гвардия уже полгода не получала жалованья, но должна была на что-то жить. Если об этом не подумал император, то подумали его противники.
Вельможных сторонников Екатерина могла соблазнить, посулив более высокое положение. «Значительные особы убеждались по тайным с нею связям, что они были бы гораздо важнее во время ее правления» [397] , — замечал Рюльер. Что касается простых солдат, то им нужен был хлеб насущный. У французских авторов, писавших по горячим следам о «петербургской революции», мелькают сообщения, будто государыня «раздала золото, деньги и драгоценности, которыми обладала» [398] . Прусский посланник Гольц в конце августа 1762 года доносил Фридриху II, что «Панин… давно уже снабжал императрицу суммами, которые были употреблены на подготовление великого события» [399] , то есть переворота.
397
Рюльер К. К.Указ. соч. С. 58.
398
Плугин В. А.Указ. соч. С. 54.
399
Донесения прусского посланника Гольца Фридриху II о восшествии на престол Екатерины Великой // Екатерина. Путь к власти. С. 259.
Кроме того, Екатерине удалось устроить Орлова на должность цалмейстера (казначея) при генерал-фельдцейхмейстере (командующем артиллерией). Сначала шефом Григория был П. И. Шувалов, а после его смерти — генерал-лейтенант Александр Никитич Вильбоа. Некогда он состоял камер-юнкером при малом дворе, но был удален на военную службу, поскольку великокняжеская чета его отличала. Теперь Екатерине пригодилась старая дружба. Хотя Вильбоа примкнул к императрице только в день переворота, он, как и многие, догадывался о том, что готовится в городе. Без его благожелательного невмешательства Орлов вряд ли смог бы свободно распоряжаться артиллерийской казной.
Негодование служивых против Петра Федоровича только усиливалось тем, что материальную помощь они получали не от законного государя, а от его жены. 25 июня, за три дня до переворота, французский поверенный в делах Беранже доносил в Версаль: «Весьма ощущается недостаток в средствах. Никто не получает причитающегося ему жалования, и ропот недовольства возрастает с каждым днем… Уверяют, что мятежный дух распространился уже до Казани. Но это не мешает царю находиться в самой надежной безопасности. Он проводит время в Ораниенбауме, окруженный своими солдатами, дает балы и посещает оперные представления. С ним самые красивые женщины, мужей которых я вижу грустно прогуливающимися в городских садах» [400] .
400
Черкасов П. П.Указ. соч. С. 257.