Екатерина Великая
Шрифт:
Наконец Петр встал, покачиваясь на непослушных ногах, и приказал Елизавете убираться прочь, в дом своего отца. Она завыла, зарыдала, осыпала его бранью, отказываясь выполнить распоряжение. Она знала, как привести его в замешательство. Петр уже колебался. Он был разгневанным, но уже не таким решительным. В этом поединке победила Елизавета. К пяти часам утра, когда у гостей уже все плыло перед глазами и они ничего не соображали, император и его любовница помирились.
Через четыре дня между ними разразился новый скандал. Он был продолжительней и яростней. На сей раз ругательства были такими изощренными, что даже бывалые придворные заткнули уши. К примирению Петр и Воронцова не пришли. На несколько дней во дворце установилась напряженная атмосфера: все знали, что между Петром и его любовницей пробежала черная кошка, но никто не ведал, чем все
Это была не обычная ссора. Елизавета Воронцова затронула чрезвычайно больную тему, которая уже годами терзала Петра. Она обвинила его 9 половом бессилии.
Его предшественница взяла с Петра клятву беречь сына Павла, но он-то знал, что Павел не его сын, а Екатерины. Екатерины и Салтыкова. Петр не хотел иметь с ними ничего общего. Он отказывался даже видеть мальчика, и это вызывало различные толки. Пошли слухи, что если у Елизаветы Воронцовой или горбатой мадмуазель Шагликовой, или любой другой женщины, которую Петр мог удостоить своим вниманием, родится ребенок, то император вправе порвать с женой и взять в супруги мать своего сына или дочери.
Петру хотелось устранить Екатерину, но ему нужен был наследник, и если он не мог сам зачать ребенка, то оставалось либо назначить своим преемником Павла (что вызывало в нем бурю протеста), либо найти другого наследника.
С этой целью он навестил несчастного Ивана, когда-то бывшего Иваном VI, а теперь узника Шлиссельбурга. То, что Иван был простофилей, Петр знал. Вдобавок он убедился, что этот бедняга окончательно спятил. Его помраченная мысль блуждала в странном мире. Узник доверительно сообщил Петру, что он в действительности не Иван, который когда-то в младенчестве был российским императором, а другой человек, самозванец. Настоящий Иван уже много лет находился в раю. Довольно занимательная сцена: встревоженный Петр напротив безумного Ивана, каждый из них — правитель, но ни один не в состоянии править. После беседы Петр приказал перевезти Ивана в Петербург — то ли для того, чтобы строже охранять, то ли предполагал объявить его своим преемником. В общем, печальный «самозванец» опять мог сыграть важную роль.
Петр сделал ход, который заставил Екатерину насторожиться. Он вернул ко двору Сергея Салтыкова. Салтыков в это время находился в Париже, занимал там незначительный дипломатический пост, и срочный вызов в Петербург, видимо, напугал его. Нетрудно было предположить, чего хотел от него Петр: формального признания в том, что он был любовником Екатерины и, следовательно, отцом Павла.
В апреле 1762 года Салтыков приехал в российскую столицу. Петр приказал ему явиться во дворец и несколько часов проговорил с ним в своем личном кабинете. Салтыков вполне осознавал, в каком опасном положении он очутился. Скажи он правду — и император, воспылав местью, мог казнить его или заточить пожизненно в каземат. Страшась последствий, Салтыков не сказал того, что хотелось услышать Петру. Состоялась вторая, встреча, третья, Перепуганный, но сохранивший бойкость речи, Салтыков отрицал свою связь с Екатериной. Он твердо стоял на своем: она родила ребенка не от него. В конце концов Петр махнул рукой, видя, что от Салтыкова не добиться показаний, которые позволили бы объявить Павла незаконнорожденным и развестись с Екатериной.
В те дни Екатерина чувствовала огромное душевное напряжение. Ее беременность близилась к концу. Муж ненавидел и стремился избавиться от нее. Да, она завоевала уважение усердным соблюдением поминальных обрядов и обычаев во время похорон Елизаветы. К ней прониклись симпатией духовенство, жители Петербурга, но на политической арене Екатерина стояла в одиночестве.
Политические ее приверженцы были готовы к перевороту, но оставались в тени, ожидая сигнала. А она могла его подать лишь после того, как разрешится от бремени и оправится от родов. Пока же ей приходилось ежедневно сносить от Петра выходки, в которых он выражал свое презрение к ней. Не отставала от своего любовника и Елизавета Воронцова, изощрявшаяся в оскорблениях, но Екатерина уже спокойно воспринимала елизаветины слова, унижающие ее достоинство.
Посол Бретейль, который в начале правления Петра III стал доверенным лицом Екатерины, писал в своих депешах, что она подвергается неслыханным унижениям и ходит, потупив взгляд. Однако под маской наружного смирения он сумел заметить растущий гнев.
«Императрица находится в ужаснейших условиях, с чей обращаются с ярко выраженным презрением, — писал он. — С большим усилием над собой терпит она поведение императора и надменное высокомерие мадмуазель Воронцовой. Я не сомневаюсь, что воля этой принцессы, чьи мужество и силу я хорошо знаю, рано или поздно принудит ее принять крайние меры». Он добавил, что Екатерина прекрасно отдает себе отчет в том, что ее муж может избавиться от нее, заточив в монастырь, как это сделал со своей первой женой Петр Великий. Эта история была хорошо известна при дворе. Царь Петр, устав от своей супруги с которой он вынужден был вступить в брак по государственным соображениям, обзавелся любовницей. Он настаивал на том, чтобы нелюбимая жена Евдокия добровольно удалилась в монастырь, и тогда бы брак распался сам собой. Когда она отказалась, царь велел своим людям похитить ее. Те тайком пробрались в покои царицы, завязали ей рот, чтобы не кричала, вынесли и посадили в кибитку. Никто не пришел к ней на помощь. Через несколько месяцев Евдокия стала монахиней, а царь женился на любовнице.
То, что Петр мог вот так сослать и ее, не выходило у Екатерины из головы, когда 18 апреля у нее начались родовые схватки. Незадолго до этого она перебралась в другие покои в недавно отстроенном крыле Зимнего дворца. Помещая жену подальше от себя, Петр наносил ей еще одно оскорбление, и она понимала это. А Елизавета Воронцова поселилась по-соседству с императором.
Подготовка к родам была более чем умеренной, ведь беременности Екатерина официально как бы не признавала. Слуги ее распространили слух, что у их хозяйки «небольшой жар» и поэтому она чувствует себя не в духе и не склонна показываться на людях. Те немногие, кому довелось ее видеть в последние дни перед родами, отмечали, что она выглядела больной, подавленной и была почти неузнаваема. Это внушило им опасения за ее жизнь.
Трудно сказать, сколько человек знало о том, что Екатерина вынашивает ребенка от Орлова. Понятно, что сама она о том не распространялась. Петр, конечно, знал об этом так же, как и его ближайшие советники. Для него ребенок был всего лишь одним из доказательств неверности и распущенности Екатерины.
Малютке-мальчугану, который увидел мир 18 апреля, дали имя Алексей Григорьевич. По этому случаю не звонили колокола, не палили пушки. Не было никаких торжеств, ни официальных, ни других. Впервые с матерью остался сын, здоровый мальчик, на которого она могла любоваться, сколько захочет. Он принадлежал ей — ей и Григорию Орлову. Никакая ревнивая императрица не могла теперь ворваться к ней и унести его.
В свой день рождения, когда, согласно обычаю, к государыне засвидетельствовать свое уважение приходили придворные, недавняя роженица показалась в обществе и приняла поздравления своих друзей. Однако, как это часто бывало, она рано удалилась, чувствуя себя не в силах высидеть долгие часы обеда, который, как обычно, должен был перейти в ночной кутеж до самого утра. Она знала, что ее отсутствие не очень огорчит.
Неделю спустя после родов у Екатерины состоялась встреча, во время которой она, очевидно, чувствовала себя напряженно и неловко. Этикет требовал, чтобы она приняла Сергея Салтыкова, и она не осмелилась нарушить правила, ибо ее отказ вызвал бы подозрения. Она понимала, почему его вызвали ко двору, и, возможно, знала или предполагала, что он пока хранил молчание на допросах у Петра III о том, что было между ними много лет назад.
За годы, прошедшие с тех пор, как они виделись в последний раз, Екатерина выросла в проницательного, хитрого и осмотрительного политика. Да и выглядела она еще привлекательнее, обретя черты зрелой женщины. Салтыков же внешне значительно проигрывал ей, изменившись к худшему. У него появились мешки под глазами, обвисла кожа на лице, его черные волосы поредели, и обнажился некрасивый морщинистый лоб. Он превратился в потрепанного, но молодящегося жуира, который расплачивается за разгульную молодость. То, что Салтыков продолжал от случая к случаю соблазнять дам, было Екатерине известно из сообщений, поступавших к ней от тех иностранных дворов, при которых он был аккредитован. Ей давно уже не было никакого дела до его амурных похождений, но при ее романтической чувствительности можно предположить, что в ее сердце эхом отозвалась старая боль, когда он предстал перед ней. Он вскружил ей голову, а потом оставил ее без всяких надежд. Теперь он мог нанести ей существенный вред, но с немалым ущербом для себя. «Людьми всегда движет эгоистический интерес», — любила она повторять слова Макиавелли.