Экипаж. Команда
Шрифт:
Нестеров обвел взглядом притихших ребят и продолжил:
– К чему я все это вам говорю? Вы уже взрослые люди, и хотя звездочки на погонах не носите, они у вас есть. Дело не в том, что я старый и занудный пень и повторяю вам прописные истины. Запомните одно – если эта тема протечет, если в чем-то, где-то мы проколемся, то самое малое, что нам грозит – увольнение из органов. Причем без выходного пособия. Но это в лучшем случае. А в худшем, наша невинная затея может обернуться уголовным делом со всеми вытекающими отсюда последствиями. И в свете нынешней пропагандистской кампании по борьбе с оборотнями в погонах, этими самыми оборотнями могут выставить нас с вами… Я доступно объяснил? Ваня?
– Чего сразу Ваня-то? – обиделся Лямин. – Я никому ничего – как могила.
– Не лучший пример, [45] – усмехнулся Нестеров. – Ну да ладно. Паша?
– Все сделаем как надо, не беспокойтесь,
– Я лично сильно сомневаюсь по поводу «найти», а уж насчет «не упустим»… Но не стоит о грустном. Все. Будем считать, что индивидуально-воспитательную работу сегодня я с вами провел. Так что допиваем пиво и разбегаемся. Я перед уходом посмотрел наряд – завтра работаем с утра, так что надо бы успеть хоть немного отоспаться. Причем дома, – Нестеров прищурившись посмотрел на Лямина, – а не у товарища на диванчике… Ну все, давайте, мужики, чокнемся за успех нашего безнадежного дела… Хоть и говорят, что пивом чокаются только дураки.
45
В данном случае Нестеров намекает на известного питерского авторитета Константина Яковлева по прозвищу Могила, которого застрелили в мае 2003 года в центре Москвы.
Полина вернулась домой и первым делом полезла под душ. За сегодняшний день, видимо, с непривычки, она дико устала. К тому же Полина вообще очень плохо переносила жару, а уж провести целый день в машине под непонятно откуда забредшим на питерский горизонт палящим солнцем было для нее настоящей пыткой. После душа ей немного полегчало. Она прошла в комнату, включила любимую Патрисию Каас и, забравшись, с ногами в кресло, принялась анализировать свой первый день работы в наружке. Разложив весь день по эпизодам (эту привычку она практиковала с первого года работы в установке), Ольховская в конечном итоге пришла к выводу, что если не брать в расчет жару и усталость, то, в принципе, работать в экипаже Нестерова ей сегодня было интересно. Досадно, конечно, что поначалу к ней отнеслись, как к безрукому и неумелому балласту. Тем более обидно, что того же зеленого Лямина самого еще учить и учить. Но, видимо, так в наружке относятся к любым новичкам, особенно в случаях, когда новичок женского пола. Хотя… Как показалось Полине, водитель Паша Козырев всю смену смотрел на нее далеко не равнодушно.
Нехорошо, конечно, что вечером она так дерзко разговаривала с Нестеровым. И дело не в том, что он начальник, а в том, что бригадир много старше и опытнее нее. И к тому же мужик, похоже, неплохой, веет от него настоящей такой, крепкой надежностью. Но тут уж ничего не попишешь, виной всему ее паршивое настроение, тон которому еще вчера задал этот придурок Шлемин. И не потому, что он сунул свой длинный нос в ее личную жизнь, представленную в материалах, нарытых нашими же эсбэшниками (Вот ведь у кого сволочная служба! Копать на своих – врагу не пожелаешь.) Шлемин угадал нынешнее состояние Полины – со смертью Гурьева перевод в наружку, действительно, потерял для нее всякий смысл. Она так мечтала начать новую жизнь, она так мечтала, что для них с Антоном все еще может вернуться и что это, в свою очередь, даст ей силы для главного объяснения с Женей… Но, в итоге, осталась у разбитого корыта. Поменяла шило на мыло…
В этот самый момент как раз позвонил Камыш. Он был очень обеспокоен тем, что весь вечер не мог разыскать ее – мобильник был отключен, а к домашнему телефону она не подходила. Полина не зря считалась опытной «ульянщицей» – за какие-то пару секунд она изобрела достойную отмазку. Ее объяснение Камыша вроде бы удовлетворило, и он напомнил, что завтра вечером они идут в «Олимпию», слушать любимого им Билли Новика. Тут Полина в ужасе вспомнила, что до сих пор не позвонила в дежурку узнать, с какого часа завтра заступает их смена. Сославшись на параллельный звонок по мобильному, она быстренько отзвонилась в контору и выяснила, что завтра они, слава богу, работают с утра. Они договорились, что Камыш заедет за ней в семь, Полина положила трубку и с грустью подумала, что новый график работы и без того осложнит их нынешние отношения с Евгением. Ведь врать ежедневно это совсем не то, что врать периодически, от случая к случаю. «Ладно, – подумала Полина, – поработаю с месяц, а там видно будет. В конце концов – где наша не пропадала?»
И действительно: и там пропадала, и сям пропадала. Наша пропадала везде.
Глава третья
Нестеров
…Наружное наблюдение устанавливается за известной личностью с целью выяснения ее деятельности, связей (знакомств) и сношений. Вследствие этого недостаточно водить одно данное лицо, а надо выяснить лиц, с которыми оно видится, и чьи квартиры посещает, а также и связи последних…
Двумя «Петровскими» это вечер для Нестерова не ограничился. Возвращаясь домой к себе на юго-запад, он вышел в Автово, дошел до трамвайной остановки и немного поразмыслив, направил свои стопы в близлежащий шалман. Там он заказал пару кружечек, засел в самом дальнем и самом прокуренном углу и, потягивая пиво, погрузился в свои мрачные думы.
Только сейчас, по окончании этого суматошного дня, он осознал, что вел себя в разговоре с Ладониным не совсем правильно – слишком уж легко и необдуманно он согласился на предложение гурьевского приятеля. Нестеров понимал, что в тот момент руководствовался эмоциями, а не здравым смыслом. И вот теперь этот самый здравый смысл укоризненно спрашивал его: «Ты хоть сам-то понял, бригадир, во что вписался?» Действительно, если даже сам Ладонин, со всей своей армией и своими связями недвусмысленно дал понять, что для него раскрутить тему с Ташкентом, скажем так, затруднительно, то что же тогда говорить о нем, о Нестерове? То, что предложил Ладонин, было абсолютно правильно, благородно и в высшей степени справедливо. Это-то и подкупило Нестерова, и он, поддавшись эмоциям, утратил чувство реальности и вызвался пойти в воду, не зная при этом, где находится брод. И мало того, что бросился сам, так еще и потянул за собой двух зеленых пацанов, которые, скорее всего, восприняли тему как захватывающее приключение, игру в войнушку.
…Предположим, им все-таки удастся найти Ташкента (в чем сам Нестеров сильно сомневался). Ну а дальше – что?… Сдать его гаишникам?… Но тот наверняка уже придумал для себя достойный страховочный вариант и запросто соскочит, с его-то опытом. Оэрбэшникам, как выяснилось, Ташкенту тоже вменить нечего, и в данной ситуации они от него открестятся. И чего потом? Спровоцировать? Нет уж, хватит, это мы уже проходили. Нарыть компру самостоятельно? Допустим, Ладонин сдержит слово и добудет интересующие Нестерова дела оперучета. Более чем допустимо, что оэрбэшники не удосужились поднять архивные дела сами – нынешнее оперское поколение, в основном, не отличается любознательностью. И получит он в таком случае некий дополнительный козырь в виде старых связей Ташкента, его адресов, запуток и грешков. Дальше, если по уму, их надо отрабатывать, проверять. И сколько времени на это может уйти, даже трудно себе представить… А если, в случае обнаружения, сесть Ташкенту на хвост? Во-первых, с одной машиной очень рискованно, во-вторых, полноценного наблюдения все равно не получится – максимум, три-четыре часа в день. Да и сколько можно будет продержаться в таком режиме? Неделю, две? Дальше уже просто физически у них не хватит сил, чтобы ежедневно пахать на два фронта… Не говоря уже о том, как отреагирует Ирина, когда Нестеров начнет ежедневно зависать где-то после работы… Словом, все это смахивает на очень и очень большую авантюру…
Здравый смысл закончил свою пламенную речь и теперь торжествующе потирал ручонки, готовясь отразить любые возможные контраргументы. Бригадир залпом допил вторую кружку, вытер рукавом влажные губы и выругался вполголоса. Здравый смысл насторожился. «Ладно, чегой-то я в самом деле разбавился? Глаза боятся, а ноги делают, – сам себе сказал Нестеров. – Антохе все это уже не нужно, но зато это нужно мне. И пацанам моим, надеюсь, тоже. Хотя бы потому, что им уже пора становиться мужиками… И вообще, как говаривал наш друг Портос – я дерусь, потому что дерусь». С этим настроением Нестеров решительно поднялся и зашагал на трамвайную остановку. На сей раз его здравый смысл промолчал: последний довод крыть было нечем.
Когда Нестеров подходил к своему дому, стрелки на часах показывали начало первого. Он жил на шестом этаже в девятиэтажной кирпичной «точке» на улице Маршала Казакова, в доме, который на сленге местных обывателей именовали «ментовским». Дело в том, что на момент сдачи дома, а было это в 93-м году, примерно три десятка квартир в нем достались Главку. Это был, пожалуй, последний случай в новейшей отечественной истории, когда город сделал своему милицейскому ведомству столь щедрый подарок. Одну из этих квартир, незадолго до выхода на пенсию, бесплатно (как бы это ни дико сейчас звучало!) получила мама Нестерова – Елена Борисовна Нестерова, знаменитая «грузчица», а впоследствии не менее знаменитая «ульянщица», которую в последние годы ее службы в Управлении называли не иначе, как «бабушка русской разведки». В свою очередь Елена Борисовна отдала эту квартиру сыну, который хотя и имел к тому времени девять лет чистой выслуги и беременную жену на руках, но на такие презенты, рассчитывать, увы, не мог. Сама же Елена Борисовна осталась в старой квартире за Нарвской заставой, на улице Трефолева, где прошли детство и отрочество Нестерова. Впрочем, выйдя на пенсию, большую часть времени она предпочитала проводить в загородном доме в Рощине, который отстроил ее отец, бывший, между прочим, комиссаром НКВД, которого вычистили во времена хрущевской оттепели. Такая вот дурная была у бригадира наследственность.