Экипаж. Команда
Шрифт:
– Вдруг патруль-облава! – присвистнул Камыш, увидев бегущих автоматчиков.
– Был я намедни в Париже: думал, будут кормить с ложки – оказались вилы! – недовольно пробурчал Ташкент и, закрыв затылок ладонями, выпал на асфальт.
Народ немного потоптали – однако без визгов со стороны лежащих и без унижений со стороны нападавших, после чего поволокли в РУВД города имени Пушкина. Дежурная часть всех принять не могла, да и не собиралась, посему открыли самую просторную залу – ленинскую комнату. Набилось с полроты, причем все на одно лицо, как на подбор. Разногласий меж народом не наблюдалось – в плену быстро начали знакомиться, находить знакомцев. Нашлись и шутники. Более всех смехом пузырил Утюг, что из «малышевских»: «Пацаны, формируем
– Товарищи, у кого есть листовки?! – в продолжение темы заржал Камыш.
– Слышь, браток, – одернул его Ташкент. – Тут такое дело керосиновое – в розыске я.
– Да, попал ты в вагон для некурящих, – помрачнел Камыш. – Валить надо.
– На прорыв?! – зло усмехнулся Ташкент.
А вокруг продолжался галдеж. Кто-то, давясь от смеха, пересказывал душещипательную историю: «Прикинь, а он на стрелке всем заявляет, что наша проститутка заразила его трипером. Он заразил жену. А посему мы должны ему за моральный ущерб!» Все вокруг: га-га-га! Одним словом, не оперативно-профилактическое мероприятие, а съемки римейка «Ленин в восемнадцатом году». Сцена под названием «Матросы сошли с линкора».
Тем временем Ташкент придумал следующее: Камыш идет на фотографирование и промывание мозгов первым и выдает ментам себя за Ташкента. Самого Ташкента пацаны заворачивают в длинный коврик и кладут за трибуну: к вечеру весь кипеж утихнет, и он по-тихому смоется. А ночью, когда лже-Ташкента отвезут к инициатору розыска, там и выяснится, кто есть ху. В принципе, гениально! И хотя Камыш понимал, что за такие фортеля по печени он заработает однозначно, ему было лестно оказать услугу в святом деле. А потом – не убьют ведь, в конце концов!
Так и сделали. Под шепоток двое заворачивали Ташкента в ковровую дорожку, десять стояли на стреме, а еще сорок глазели, как Ташкент «исчез». Через некоторое время Камыша вывели, откатали пальцы, сфоткали, с его слов проверили данные и!.. «Долетался, голуба!» – сформулировал свою радость оперативник. Дальше писано: в браслеты, в обезьянник, в газик и в следственное управление. Вытащили из дома следователя.
– Будем допрашиваться – нет? – заявил он сонно и недовольно.
– Простите за бестактность – в качестве кого? – поинтересовался Камыш.
– Вы, Ан, не юродствуйте! У вас мера пресечения – арест! – взорвался следак.
– Ан – это междометие такое? – начал Камыш.
– Так! – привстал контролирующий беседу опер и постарался шарахнуть Камыша рукой под ребро. Однако он не учел, что Камыш сидел на стуле с подлокотниками, поэтому всего лишь попал кулаком в дерево.
– Блядь! – зашипел сотрудник.
– Вот этого при мне не надо! – хлопнул по столу следователь.
– Не надо избивать невиновного или не надо членовредительством заниматься? – поинтересовался обрадованный произошедшим Камыш.
– Все! – заорал опер и врезал сильнейший подзатыльник Камышу.
– Да угомонись ты! – заорал на него следователь.
– Ребята, вы когда Ана поймаете, может, тогда и поорете друг на друга? – вставил Камыш. – А то ты сейчас вторую лапу отобьешь – чем тогда допрашивать будешь? – это он уже посоветовал оперативнику.
Воцарилась тишина… А через пару часов Камыша выгнали. Чем только не грозили: мать честная! Как только не называли! Ну и отметелили, конечно, это уж сам бог велел.
Через пару дней Ташкент нашел Камыша.
– Рахмат, Камыш, – поблагодарил он и протянул Жене одеколон в красивой дорогой упаковке. Камыш ожидал чего угодно, но только не этого. Ему казалось, что в такой ситуации Ташкент, как минимум, должен был сказать ему: «… всегда обращайся… ты для меня теперь всегда прав… в любую минуту…». От неожиданности Камыш молча взял презент и покрутил его в руках.
– Мы в расчете? – подытожил Ташкент. Камышу стало так стыдно за Ташкента, что он покраснел сам.
– Обижаешь, – невнятно пробурчал Камыш и, оставив парфюм на стойке бара, широкими шагами вышел на улицу. Дойдя до угла Невского и Садовой, он остановился и сплюнул: «Вот ведь сука! Сдать бы тебя, да мусора знакомого нет!». Сплюнул на всю жизнь…
С тех пор прошло уже больше десяти лет, однако обида не прошла. А теперь к былой обиде добавился еще и «знакомый мусор». Может, и правда, подобное к подобному тянется?…
Камыш бесцельно протянул руку к книжной полке, выудил одну наугад и на первой попавшейся на глаза странице прочел:
…Надеждой некогда опять В пиру лицейском очутиться, Всех остальных еще обнять И новых жертв уж не страшиться. [64]64
А. С. Пушкин. Стихотворение «Чем чаще празднует лицей…»
Женя мгновенно перефразировал:
…Нет, мне не климатит опять В лицейской зале очутиться, Себя заместо падлы сдать И пары ребер вновь лишиться.Собственный вариант ему понравился больше. Камыш невольно улыбнулся, и его настроение немного улучшилось.
Часть II
Команда
Глава первая
Лямин
… При выходе наблюдаемого филер должен держать себя спокойно, не теряться, не срываться с места. Если наблюдаемый еще не видел наблюдающего за ним филера, то последнему лучше укрыться, но если наблюдаемый заметил, то лучше остаться, не изменяя положения, и трогаться лишь тогда, когда наблюдаемый далеко отойдет или завернет за угол…
С тех пор, как процесс искусства фотосъемки немыслимо упростился и фактически свелся лишь к нажиманию на соответствующую кнопочку, человечество обожает шататься по планете и запечатлевать на «Кодаки» и «Коники» окружающий мир. При этом из всего столь многогранного окружающего мира его в первую очередь интересуют образы себе подобных, а в наипервейшую – себя подобного и любимого.
Человечество обожает собственные фотокопии анфас и в профиль, в окружении друзей, знакомых, малознакомых и совсем незнакомых лиц, а также на фоне красочных пейзажей и праздничных столов, уставленных яствами и бутылками. Человечество любит позировать, успевая в неуловимый промежуток времени между нажатием кнопочки и морганием вспышки собраться и принять правильный, подобающий ситуации вид, отпечаток которого в дальнейшем не стыдно будет оставить потомству. Одним словом, любит приобщиться к фотоискусству, искренне считая себя объектом, достойным запечатления и увековечивания.