Экономические провалы
Шрифт:
Если бы 324 млн. перешли из народного капитала к винокуренным заводчикам (по 1887 г. эта сумма, вероятно, составит полмиллиарда рублей), с условием поставить русское земледелие на прочную ногу, т.е. образовать всюду и преимущественно на Севере мелкие винокурни со скотопригонными дворами для откармливания быков, тогда эти миллионы представляли бы возвратный расход, а не награду от казны, выданную как бы за разрушение сельского хозяйства с истреблением зерновых семян. Да, это могло бы быть достигнуто, если бы 324 млн. попали в руки мелких сельскохозяйственных винокуров, но они, по несчастью, захвачены большими спекулятивными винокуренными заводами.
Доказательством того, как угасали у нас существовавшие до 1863 г. мелкие винокуренные заводы и на месте их возникали громадные, не сельскохозяйственные, а спекулятивно-промышленные заводы, служат следующие факты: в 1867 г. было винокуренных заводов в Империи и Царстве Польском 5011, в 1879 г. их имеется только 2752; но при этом выкурка
Обеспечение земледелия хорошими семенами составляет такую важную потребность, без которой все прочие мероприятия не имеют смысла, и потому винокурение должно поставить в то положение, которое не представляло бы заводчикам интереса похищать от земли лучшие сорта хлебов для помещения их в квасильные чаны. Для уничтожения этого хищения потребно отменить обязательные нормы выхода вина и взимать акциз с того количества, какое у кого выкурится. При этом правиле выйдет обратное действие: все низшие сорта хлебов пойдут на выкурку вина, а лучшие - на рынки для продажи, в пищу и на обсеяние полей[ 6 ]. Конечно, на введение этого порядка встретится канцелярское возражение, что акцизной администрации будет труднее следить за учетом винокуренных заводов; но в этом еще нет такой беды, какую представляет потеря зерновых семян. Пусть лучше будет лишний труд акцизной администрации, чем уничтожение лучших сортов хлеба.
После семян вопросом первой важности оказывается удобрение полей, находящееся в зависимости от увеличения скотоводства, которое немыслимо без винокуренной барды, возможной к получению вблизи каждой деревни; но здесь мы опять встречаемся с акцизного системою, которая, имея однообразный во всей России акциз с вина, почти все винокурение северных губерний передвинула в черноземные губернии. Это передвижение произошло вследствие того, что оказалось выгоднее ввозить, положим, из Тамбовской губернии в Новгородскую, хлеб в виде спирта, так как куль хлеба весит девять пудов, а когда он обращен в спирт, тогда вес спирта, извлеченного из этого куля, составляет два пуда 30 фунтов. Выгодность привоза из черноземной полосы в северные губернии спирта, вместо хлеба, была давным-давно известна; но этот привоз графом Канкриным, как вредный для северных полей, был затруднен: он дозволялся каждый раз по особому разрешению министерства финансов и только в случаях неурожая в какой-нибудь северной губернии. Сверх того, северное винокурение, как средство, Дающее удобрение, поддерживалось графом Канкриным искусственно. Поддержка эта выражалась в следующем: во время управления министерством графа Канкрина и до 1863 г., все потребное для северных губерний количество вина заготовлялось посредством казенного распоряжения. Это делалось так: положим, что для Тверской губернии нужно ежегодно 1,5 млн. ведер вина, на поставку 1/3 этого количества назначались торги по запечатанным объявлениям, на которых могли участвовать заводчики черноземных губерний, а 2/3 распределялись пропорционально между местными тверскими заводчиками без торгов с прибавкою этим местным заводчикам 40% к состоявшейся на торгах цене, при производстве их на первую треть.
Если для ограждения северного сельского хозяйства от подрыва его привозным вином следовать примеру Финляндии, то пришлось бы совсем запретить ввоз хлебного вина и спирта. Заметим здесь, что Финляндия не только не впускает к себе хлебного вина, но даже и мяса, чтобы поставить население в необходимость создать себе собственное мясное и винное продовольствие. Вместо этой крутой меры нам достаточно обложить дополнительным акцизом (примерно от полушки до одной копейки с градуса) вино, привозимое из черноземных губерний в северные. Одна полушка может быть установлена для губерний сопредельных с черноземного полосой, а копейка - для губерний отдаленных от этой полосы. В таком государстве, как Россия, при разнообразии почвенных и климатических условий, когда в один день, положим в марте, можно в одном конце государства замерзнуть в снежных вьюгах, а в другом - быть убитым молнией, нельзя установить без тяжкого стеснения для народа общие правила в виде однообразного акциза с вина.
Поклонники предвзятых теорий в вопросах экономических не раз засвидетельствовали свою благонамеренность: они искренно желают добра человечеству, но их взгляд основан, к сожалению, на изучении одних лишь иностранных сочинений. Они исследовали Европу; им, как говорится, и книги в руки; но они не видали скудной кладовой русского крестьянина, не бывали в его пустом хлебном амбаре, не подмечали, как в конце зимы раскрывается соломенная крыша для того, чтобы этою гнилою соломою поддержать существование изнемогающего от голода скота; они не осматривали скотных хлевов в апреле, когда коров, истощенных недостатком корма, поднимают кольями, чтобы поставить на ноги и вытолкать в поле. Если бы кто-нибудь из теоретиков потрудился осмотреть все это, то, нет сомнения, при их добросовестности, они сказали бы: "мы изучили прилежно многое, кроме того только, что нам нужно было изучить". Европейские экономические знахари, прежде чем признать за собою право участия в решении вопросов, касающихся общих интересов жизни, исходили пешком: немцы свою Германию, англичане - Великобританию, и перед их мышлением всегда во всей своей величине стояла самая суть дела, т.е. нужды и потребности местного населения.
Если при всей благонамеренности и даже при порывах добрых желаний у нас выходит во многом что-то нескладное и неприложимое к жизни, то причина этому лишь та, что корень нашего мышления по вопросам общего благоустройства происходит не из своей родной почвы. Самый громогласный порицатель нашего сельского хозяйства - степной бык, и об этом быке было где-то сказано мною следующее. Нет надобности доказывать то, что где мало скота, там мало и хлеба и совершенный недостаток в мясе. Мы надеемся в отношении мяса на Донские и другие степи и бездействуем на Севере, вовсе не задавая себе заботы об устройстве нашего экономического положения. Самый громогласный порицатель наших беспорядков относительно винокурения и сельского хозяйства, - это черноморский бык, шагающий 2000 верст с берегов Кубани на берега Невы, чтобы продовольствовать своим мясом петербургских экономистов с предвзятыми теориями. Бык этот может служить верным барометром нашего экономического положения. Когда он будет направлять шаги с Кубани к черноморским портам для ростбифов в Лондон, тогда экономический барометр будет выражать перемену к лучшему; т.е. выражать то, что на Севере имеется уже свое скотоводство; но когда и донской бык направится вместо Невы к Черному морю, тогда барометр покажет "ясно" и тогда мы будем, подобно Эстляндии, иметь свое местное мясо в каждой губернии. Вне этого барометра не существует никаких доказательств нашего сельского благоустройства: как бы мы себя ни превозносили в отчетах и какие бы ни приводили цифры, удостоверяющие наше благополучие, все это будет ложь, самообман, пока бык своими шагами в обратную сторону, т. е. к Черному морю, не засвидетельствует нашу экономическую зрелость.
Вредоносность вводимых в жизнь систем, без соглашения их с практикою, состоит главнейше в том, что системы эти своим однообразием, вроде одинакового акциза с вина для всей России, гнетут народную жизнь, требующую для экономического успеха различия в правилах, чтобы, например, для Вологды было сделано то, что ей потребно, а для Воронежа не делалось бы того, что полезно одной только Вологде. Если кому-нибудь из числа теоретических попечителей о наших нуждах придется проехать по Выборгской губернии, то просим их обратить внимание на тамошнее винокурение, породу скота, равно как на цену мяса, и убедиться в том, что благоустройство сельского быта достигнуто там только тем, что, при обсуждении сельскохозяйственных вопросов, решающие лица руководились соображениями местных жителей, не стесняясь никакими учеными мнениями. В противоположность этому, при проезде по Николаевской железной дороге чрез Любань, просим обратить внимание на разрушенный, недействующий винокуренный завод г. Стобеуса, находящийся возле самой станции с правой стороны дороги, по пути из Петербурга в Москву.
Если бы завод г. Стобеуса не был поставлен в бездейственное положение влиянием акцизной системы, установившей однообразный акциз для всей России, то завод этот откармливал бы на барде не только то количество быков, какое нужно для Любани, но уделял бы часть мяса и для петербургского рынка; а теперь наоборот: Петербург снабжает мясом, привозимым в него из степных местностей, не только Любань, но и ближайшие к ней станции Николаевской железной дороги: Чудово, Вишеру, Окуловку и другие, между ними лежащие, что ясно выражает, что пространство, облегающее Николаевскую железную дорогу, представляет собою голодную пустыню, по случаю отсутствия барды и скотоводства.
Мы указали на завод Стобеуса потому, что его видно из вагона; но есть тысячи подобных разрушенных заводов в северной полосе России, ниоткуда не видных. Разрушение это подорвало все наше северное земледелие: на пахотной земле не оказалось удобрения, а на столе крестьянской избы - полезного питания.
Выше этого мы указывали на процветание сельского хозяйства в Остзейских губерниях, достигнутое устройством мелких винокурен. Нам на это говорят: что же мешает нашим северным губерниям заводить у себя мелкие винокурни? Ведь подрыв со стороны черноземной полосы не вредит Остзейским губерниям, куда вино каждый может привозить; так почему же этот подрыв так страшен в северных губерниях?
Вот ответ: Остзейские губернии начали устройство мелких винокурен и картофельные посевы семьдесят лет назад. До 1863 г., пока существовала откупная система, ни капли вина не могло быть привозимо из России в Остзейский край, и в это-то время образовались там сельскохозяйственные винокурни и картофельные посевы в полном размере, соответствующем объему местного сельского хозяйства.
Нельзя не пожалеть, что акцизная система, имеющая очевидные преимущества пред стеснительною системою откупа, система, развившая у нас водочное и пивоваренное производства и доставившая лучшую очистку вина, не была согласована с интересами земледелия. Откуп был тягостен для народного кармана, акцизная система истощила и обессилила почвенную силу северных губерний и вообще у всей России отняла и истребила зерновые семена.