Экскалибур
Шрифт:
Элла явно встревожился.
— Цена разговора со мной — выстоять против Лиовы, — объявил он мне. — Либо уезжай прямо сейчас — вернешься домой живым и невредимым. — При этом предложении воины глумливо захохотали.
— Я бы поговорил с тобой, о король, — промолвил я. Элла кивнул и сел. Вид у него был подавленный: я догадался, что репутация у Лиовы грозная. Уж конечно боец он хороший, иначе не стал бы защитником Кердика, но что-то в лице Эллы подсказало мне: Лиова не просто хорош.
Ну что ж, у меня репутация тоже не из последних. Вон и Борс, похоже, встревожился — настойчиво нашептывает что-то на ухо Ланселоту. Ланселот, едва его двоюродный брат закончил, подозвал толмача, а тот, в свою очередь,
— Как знать, Элла, что этот твой сын не имеет при себе какого-нибудь Мерлинова амулета? — осведомился он.
Саксы, что всегда страшились Мерлина, при этом предположении гневно заворчали. Элла нахмурился.
— Есть при тебе амулет, Дерфель?
— Нет, о король.
Но убедить Кердика было не так-то просто.
— Эти люди распознают Мерлинову магию, — настаивал он, указывая на Ланселота с Борсом. Кердик переговорил с толмачом, тот передал Борсу его приказ. Борс пожал плечами, встал, обошел стол кругом, спустился с возвышения. Нерешительно приблизился ко мне; я широко развел руки, давая понять, что не замышляю зла. Борс осмотрел мои запястья, — верно, искал сплетенные из трав браслеты либо какой другой талисман, затем распустил шнуровку моей кожаной куртки.
— Остерегайся его, Дерфель, — шепнул он по-бриттски, и, к вящему своему изумлению, я осознал, что Борс, выходит, мне вовсе не враг. Он убедил Ланселота с Кердиком, что меня необходимо обыскать, только того ради, чтобы тайком предостеречь меня. — Ублюдок проворен, как куница, — продолжал между тем Борс, — и сражается что правой рукой, что левой. Притворится, что поскользнулся, — тут-то и берегись! — Между тем Борс углядел маленькую золотую брошь — подарок Кайнвин. — Зачарована? — спросил он.
— Нет.
— Ну да у меня она сохраннее будет, — сказал он, отстегивая брошь и показывая ее залу. Воины негодующе взревели: да как я посмел скрывать на себе талисман!
— И щит мне тоже отдай, — сказал Борс, ибо у Лиовы щита не было.
Я выпростал левую руку из-под ремня и вручил щит Борсу. Борс прислонил его к возвышению, осторожно пристроил брошь Кайнвин на верхний край щита. Обернулся ко мне, словно проверяя, видел ли я, куда он положил украшение, — и я кивнул.
Защитник Кердика рубанул мечом дымный воздух.
— Сорок восемь человек убил я в поединках, — сообщил он мне мягким, скучающим голосом, — а скольких сразил в бою, не скажу: счет потерял. — Он помолчал, провел рукой по лицу. — От всех этих битв у меня ни шрама не осталось. Хочешь умереть быстро, сдавайся сейчас.
— Можешь отдать мне меч, — отвечал я, — тогда обойдется без трепки.
Обмен оскорблениями был чистой воды формальностью. В ответ на мое предложение Лиова лишь пожал плечами — и обернулся к королям. Снова им поклонился, я поступил так же. Мы стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга в центре открытого пространства между возвышением и ближайшим из трех громадных очагов, а по обеим сторонам залы теснились возбужденные зрители. Позвякивали монеты: это зрители бились об заклад.
Элла кивнул, давая дозволение начинать. Я извлек из ножен Хьюэлбейн, поднес рукоять к губам и поцеловал осколок свиной косточки, вставленный в рукоять. Эти две костяные пластинки и были для меня настоящим амулетом — куда более могущественным, нежели брошь, ибо некогда были орудиями Мерлиновой магии. Косточки не наделяли меня волшебной неуязвимостью, но я снова поцеловал рукоять и обернулся к Лиове.
Наши мечи тяжелы и неуклюжи, в сражении они быстро тупятся и превращаются в подобие здоровенных железных дубинок: чтобы с такими управляться, нужна недюжинная мощь. Никакой такой утонченности в мечевом бою нет, есть — мастерство. А мастерство подразумевает хитрость: убеждаешь противника,
Но Лиова сражался иначе. Воистину, ни до того, ни после мне не доводилось иметь дело с таким противником, как этот Лиова. Не успел он приблизиться, а я уже почувствовал разницу, ибо его клинок, длиной не уступающий Хьюэлбейну, был куда тоньше и легче. Он пожертвовал весом ради скорости, и я понял: этот воин и впрямь так проворен и быстр, как предупреждал меня Борс, — быстр как молния; и не успел я толком осознать, что происходит, как он уже атаковал, — вот только вместо того, чтобы широко размахнуться мечом, он сделал стремительный выпад, нацелившись пропороть острием мышцы моей правой руки.
Я шагнул в сторону. В поединке все случается так быстро, что впоследствии, когда пытаешься мысленно восстановить ход событий, невозможно вспомнить каждое движение и каждую контратаку, но я видел, как блеснули его глаза, понял, что меч его способен наносить только колющие удары, и, едва он прянул вперед, я увернулся. Сделал вид, будто ничуть не удивлен выпадом столь стремительным, парировать не стал, просто прошел мимо, — а в следующий миг, рассчитывая, что противник потеряет равновесие, зарычал и рубанул Хьюэлбейном назад — этаким ударом можно быка выпотрошить.
Лиова отпрыгнул — равновесия он терять и не думал! — раскинул руки пошире, так, что мой клинок просвистел в шести дюймах от его живота, не причинив ни малейшего вреда. Он-то думал, я размахнусь снова, но нет: я ждал, что предпримет он. Зрители громко вопили, требуя крови, но я их не слышал. Я неотрывно глядел в спокойные серые глаза Лиовы. Вот он взвесил меч в правой руке, молниеносно подался вперед, легко коснувшись моего лезвия, и с размаху атаковал меня.
Я с легкостью парировал, затем встречным движением отбил круговой удар под ребра — пришедший так же естественно, как день следует за ночью. Лязг стоял оглушительный, но я чувствовал: Лиова бьется не в полную силу. Да, сражался он ровно так, как я и ожидал, но при этом он еще и оценивал меня, подбираясь все ближе и обрушиваясь на меня снова и снова. Я парировал рубящие удары, а они между тем становились все мощнее; и вот, когда я ожидал, что уж теперь-то он мне вломит по-настоящему, Лиова удержал клинок на середине замаха, перебросил меч из правой руки в левую и рубанул прямо, целясь точно мне в голову. Стремительно, как бросок гадюки.
Этот прямой натиск Хьюэлбейн остановил. Сам не знаю, как ему это удалось. Только что я парировал удар сбоку, а в следующий миг меча там почему-то уже не было, а над головой моей нависла смерть, и все же клинок мой каким-то непостижимым образом оказался в нужном месте, и легкое Лиовино лезвие соскользнуло к рукояти Хьюэлбейна, а я попытался перевести отбив в контрвыпад, да только в движении моем не было нужной силы, и противник легко отскочил назад. Теперь уже я продолжал наступать, нанося рубящий удар за ударом, вот только я-то, в отличие от Лиовы, вкладывал в них всю свою мощь, так что любой из них выпустил бы недругу кишки, а натиск мой был столь могуч и стремителен, что у Лиовы не оставалось иного выбора, кроме как отходить. Он отражал мои атаки с той же легкостью, как и я — его, да только сопротивлялся он словно бы не всерьез. Он давал мне замахнуться как следует и, вместо того чтобы обороняться мечом, просто отступал — отступал все дальше, а я впустую растрачивал силы, рассекая клинком воздух, а не кости, мышцы и плоть. На последнем рубящем ударе я остановил клинок в середине замаха и поворотом кисти направил Хьюэлбейн точнехонько противнику в живот.