Экскалибур
Шрифт:
— Я хочу видеть, чем все закончится, — объявила она; глаза ее ярко сияли в полумраке. — Я вот уж много лет так не радовалась, Дерфель, много-много лет.
— То, что произойдет завтра в долине, госпожа, удовольствия тебе не доставит. Нас ждет жестокая сеча.
— Знаю. — Гвиневера помолчала. — Но ведь твои люди верят, что я принесу им победу. Ты отнимешь у них заветный талисман в час сурового испытания?
— Нет, госпожа, — сдался я. — Но, молю, побереги себя. Гвиневера поулыбалась моей горячности.
— Это ты за меня беспокоишься, Дерфель, или боишься, что Артур на тебя рассердится, если со
Я замялся.
— Думается, он и впрямь разгневается, госпожа, — признался я.
Гвиневера помолчала, смакуя мои слова.
— Он обо мне спрашивал? — наконец осведомилась она.
— Нет, — честно ответил я, — ни разу. Гвиневера долго глядела на тлеющие угли.
— Он, пожалуй, влюблен в Арганте, — удрученно заметила она.
— Вот уж сомневаюсь: он ее на дух не переносит, — заверил я. Еще неделю назад я ни за что не стал бы так откровенничать, но теперь мы с Гвиневерой на диво сблизились. — Арганте для него слишком юна, — пояснил я, — и умом не блещет.
Гвиневера подняла взгляд, в ее подсвеченных отблесками огня глазах читался вызов.
— Умом не блещет… — повторила она. — Прежде я думала, вот я — умна. Но вы все считаете меня дурой, верно?
— Что ты, госпожа.
— Ты, Дерфель, никогда не умел лгать. Вот почему ты так и не стал придворным. Хороший придворный лжет с улыбкой на устах.
Гвиневера уставилась в огонь и надолго умолкла. А когда заговорила вновь, от ее легкой насмешливости и следа не осталось. Должно быть, в преддверии битвы ее потянуло на откровенность: никогда прежде не доводилось мне слышать от нее подобных признаний.
— Я была дурой, — проговорила она тихо, так тихо, что мне пришлось наклониться поближе, чтобы расслышать ее слова за потрескиванием огня и пением моих людей. — Теперь я внушаю себе, что на меня безумие накатило, да только я сама в это не верю, — продолжала она. — Не безумие — честолюбие. — Гвиневера вновь притихла, глядя на крохотные язычки пламени. — Я хотела быть женой цезаря.
— Ты и была ею, — промолвил я. Гвиневера покачала головой.
— Артур — не цезарь. Он не тиран, но, думается мне, я хотела видеть в нем тирана, вроде Горфиддида. — Горфиддид, безжалостный король Повиса, был отцом Кайнвин и Кунегласа, заклятым врагом Артура и, если слухи не лгали, любовником Гвиневеры. Она, верно, вспомнила об этих слухах, потому что внезапно вызывающе поглядела на меня — глаза в глаза.
— Я тебе когда-нибудь рассказывала, что Горфиддид пытался меня изнасиловать?
— Да, госпожа, — кивнул я.
— Это неправда, — отрывисто бросила она. — Он не просто пытался, он меня и впрямь изнасиловал. Или я внушила себе, что это насилие. — Слова ее срывались с губ короткими спазмами: правда давалась ей с превеликим трудом. — Возможно, никакого насилия и не было. Я мечтала о золоте, почестях, высоком положении. — Гвиневера теребила полу своей куртки, отдирая от обтрепанной ткани клочок за клочком. Я чувствовал себя крайне неловко, но не перебивал, видя: ей необходимо выговориться. — Но от Горфиддида я ничего этого не получила. Он отлично знал, чего мне надо, но еще лучше знал, что нужно ему самому, и мою цену платить не собирался. Вместо того он помолвил меня с Валерином. А знаешь, что я наметила для Валерина? — Глаза ее вновь сверкнули вызовом, и на сей раз блестели
— Нет, госпожа.
— Я собиралась сделать его королем Повиса, — мстительно проговорила она. — Я собиралась воспользоваться Валерином, чтобы отомстить Горфиддиду. И я бы добилась своего, правда, но тут я повстречала Артура.
— При Ллуг Вейле я убил Валерина, — осторожно подбирая слова, признался я.
— Я знаю.
— На его пальце было кольцо, госпожа, — продолжал я, — кольцо с твоим знаком.
Гвиневера неотрывно глядела на меня. Она отлично знала, о каком кольце идет речь.
— Любовный перстень с крестом? — тихо уточнила она.
— Да, госпожа, — промолвил я и тронул мое собственное любовное кольцо, в точности такое, как у Кайнвин. Многие носили любовные кольца, украшенные крестом, но мало кто мог похвалиться кольцом с крестом, отлитым из кусочка золотой накладки с Котла Клиддно Эйдина, как у нас с Кайнвин.
— Что ты сделал с кольцом? — спросила Гвиневера.
— Выбросил в реку.
— Ты сказал кому-нибудь?
— Только Кайнвин, — заверил я. — О нем еще Исса знает, — добавил я, — потому что это он нашел кольцо и принес его мне.
— А Артуру ты не сказал?
— Нет.
Гвиневера улыбнулась.
— Думается, ты был мне куда лучшим другом, нежели я когда-либо догадывалась, Дерфель.
— Артуру, госпожа. Я оберегал его, не тебя.
— Да, наверное, так. — Гвиневера вновь уставилась в огонь. — Когда все закончится, — промолвила она, — я попытаюсь дать Артуру то, что ему нужно.
— Себя?
Мое предположение несказанно ее удивило.
— А ему это надо? — переспросила она.
— Артур любит тебя, — промолвил я. — Может, он про тебя и не спрашивает, но он высматривает тебя всякий раз, как приходит сюда, на холм. Он искал тебя глазами даже тогда, когда ты была в Инис Видрине. Со мной он никогда о тебе не говорил, зато Кайнвин все уши прожужжал.
Гвиневера поморщилась.
— Ты знаешь, какой докучной бывает порою любовь, Дерфель? Я не хочу, чтобы мне поклонялись. Я не хочу, чтобы исполняли каждый мой каприз. Мне нужен достойный противник, — исступленно проговорила она. Я открыл было рот, чтобы вступиться за Артура, но она жестом велела мне умолкнуть. — Знаю, Дерфель, — промолвила она, — я уже не имею права хотеть чего бы то ни было. Я буду хорошей девочкой, обещаю тебе. — Гвиневера улыбнулась. — А знаешь, почему Артур меня словно не видит?
— Не знаю, госпожа.
— Потому что он не готов объясняться со мной до того, как одержит победу.
Я подумал, что Гвиневера, должно быть, права, но до сих пор Артур внешне никак не проявлял своих чувств, и потому я счел нужным привнести ноту предостережения.
— Может, победы ему окажется достаточно? Гвиневера покачала головой.
— Я знаю его лучше, чем ты, Дерфель. Я знаю его так хорошо, что могу описать его одним-единственным словом.
Я задумался: и что же это за слово? Храбрый? Несомненно; но тем самым мы не воздадим должного его заботливости и самоотверженности. Тогда — самоотверженный? Но это качество не описывает его неугомонной непоседливости. Достойный? Да, он, конечно же, достойный человек, но это простое словцо ничего не говорит о том, сколь непредсказуем Артур в гневе.