Эксклюзивный грех
Шрифт:
В купе оказалось уютно, как в западном фильме: топорщатся крахмальными наволочками подушки, со столика подмигивает букет астр. А на полке напротив – Дима. Усталый, измученный и.., такой красивый!
Поезд тронулся, и во второй раз за сегодняшний день мимо Нади стали уплывать – теперь в темноте – московские дебаркадеры, заборы, замусоренные шпалы и насыпи, полинявшие пятиэтажки.
Дима начал устраиваться в купе с наивозможным комфортом. Сменил, во-первых, здоровенные ботинки на клетчатые тапочки. Достал, во-вторых, из дорожной сумки “Рибок” фляжку коньяку. Оттуда же явилась шоколадка
– Можно жить, – потер он руки, откупорил коньяк и плеснул огненно-коричневую жидкость в два алюминиевых штофа.
– Ой, я не буду, – неуверенно запротестовала Надя.
– Не будешь – не будь, – не стал уговаривать Дима. – Однако, как сын врача, – а, стало быть, сам немного врач, – я рекомендовал бы вам, мадемуазель, добавить две ложечки коньяку в ваш чай. Чрезвычайно полезно после долгих пеших переходов.
Сам же Дима хватил рюмку и со вкусом зажевал коньяк шоколадкой.
"Пусть мне будет хуже, – решила Надя. – Пусть я потеряю самоконтроль. Пусть!..” – И тоже выпила коньячный штоф.
Немедленно затеплело в желудке, а вскорости горячая волна поднялась снизу и ударила в голову. Коньяк смыл и неловкость, и неуверенность в себе, и мысли о неопределенности собственной судьбы и положения.
– Дима, – строго спросила Надежда. – Зачем это все? Зачем тебе дневники Евгении Станиславовны? Зачем мы едем в Ленинград? Почему все наспех? И тайно?
– Хорошие вопросики, – хохотнул Полуянов. Приподнялся, запер дверь в купе и притушил верхний свет. – В одном я тебя могу заверить, Надежда. Это НЕ романтическое путешествие. Совсем неромантическое. – Посмотрел на Надю наглым глазом и добавил:
– Несмотря на твои столь очевидные достоинства.
Надя покраснела. Отчего-то ей почудилось, что под “столь очевидными достоинствами” Дима имел в виду только ее грудь, и ничего больше. Что, право, за шуточки! На уровне вокзальных пошляков!
– Тогда скажи: что происходит? – довольно зло спросила Надя.
"Ну не урод ли!.. – подумалось ей. – Утащил меня из дома. Везет зачем-то в Питер. Без ночнушки, без запасной одежды, без тапочек, наконец!.. Где мы там будем жить? И, в конце концов, – на какие деньги?.."
– Мы едем, – спокойно ответил Дима, – потому, во-первых, что мы скрываемся. А во-вторых, потому – что хотим установить истину.
– Какую истину? И от кого скрываемся?
– Рассказываю. Конспективно – но без умолчаний, цензуры и купюр.
И Дима поведал Наде о странной смерти бывшего главврача Аркадия Михайловича Ставинкова. И о загадочной временной связи его кончины со смертями Евгении Станиславовны и тети Раи. И о том, что три эти смерти имеют отчетливо криминальный оттенок. И о том, что на него самого, Диму, позавчера явно покушались. И он вынужден скрываться. И еще он волнуется за Надю. И поэтому хочет, чтобы она тоже исчезла из столицы.
В рассказ Димы трудно было поверить – однако повествовал он довольно складно. Надо отдать ему должное, концы с концами сходились.
– Почему ты мне сразу не сказал, что на тебя покушались? – строго спросила
Дима обворожительно улыбнулся:
– Нервировать раньше времени не хотел. Вдруг бы ты тогда в Рюмино не поехала?
У Нади на языке так и вертелось: “Дурак”. Но вслух она произнесла:
– Значит, эту тетку и правда кто-то нанял…
– Какую тетку? – немедленно насторожился Полуянов.
Надя рассказала ему о соседке по Рюмину, о ее просьбе показать паспорт и отчетливом ощущении: бабе велели следить за Диминым домом.
– В концепцию вписывается, – задумчиво протянул Дима. – Значит, правильно, что мы уезжаем.
– Но кто они, эти люди? Кто? – отчаянно и громко вскрикнула Надя. Дима поморщился:
– А вот визжать, Надежда Батьковна, вовсе не обязательно…
И тут же смягчил резкий тон:
– Не все, Наденька, сразу. А версия у меня одна. Наши матери, твоя и моя, а также главврач Аркадий Михайлович стали свидетелями какой-то ужасной тайны. Какой? Не знаю. Например, где закопана Янтарная комната. Или “Либерия” Ивана Четвертого. Или, напротив: они дознались, что нашему президенту был когда-то поставлен диагноз “шизофрения”. Или каким-то чудом узнали, отчего умер Собчак. Или – кто убил Старовойтову. Или Александра Меня. Или Листьева…
– Это – понятно, – перебила Надя. – А ты? Почему охотились за тобой?
– А может, – пожал плечами Дима, – я тоже что-то знаю? Знаю – да сам не знаю, что я – знаю?.. Я удовлетворил тебя? – двусмысленно спросил он и снова глянул на Надю циничным взором.
– Почти, – проговорила она, прикладывая все усилия, чтобы опять не покраснеть. На этот раз, кажется, удалось.
– Давай тогда пить чай, – сказал он, – а то он совсем остыл.
Чай он, однако, пить не стал, а налил себе очередную рюмку коньяку и с видимым удовольствием ее опрокинул.
– И как же ты думаешь искать истину? – спросила, прищурясь, Надя.
– Как? Для начала я допрошу тебя.
– Да?! Ну нет – это я для начала допрошу тебя!
– Н-да? – Дима удивился ее неожиданному напору, однако скрестил на груди руки и поощрил ее:
– Ну-ну, валяй.
– Где мы в Питере будем жить? – требовательно спросила Надя. – И на что жить? И что там делать?
– На что жить – это ты не волнуйся. – Дмитрий вытащил из заднего кармана джинсов бумажник, достал из него кредитную карточку. – Вот это видела? – с мальчишеским хвастовством помахал кредиткой. – “Виза”. Да не простая, а золотая… Далее. Насчет “где жить” – у меня тоже все схвачено. Жить будем в неге и роскоши. Сама увидишь… А вот чем в Питере заниматься – я у тебя хотел спросить.
– У меня?
– Точней, не спросить, а посоветоваться… Вот скажи, моя боевая подруга, что связывало бывшего главврача Аркадия Михайловича Ставинкова и твою мать?
Надя слегка покраснела.
– Н-ничего.
– А точнее? – строго спросил Дима.
– Н-ну, я знаю, что они когда-то работали вместе…
– Твоя мама была влюблена в него?
– Нет! Нет. Она просто очень уважала его… Как специалиста и…
– ..и как мужчину, – подсказал Дима.
– Какая чушь!.. – фыркнула Надя. – Сразу – “как мужчину”! Будто других отношений в жизни не бывает!..