Экспансия (сборник)

Басов Николай Владленович

Ростик уже понимал, что это своего рода маяк, который в большей степени, чем в касатках, ощущали летучие гиганты. Если в воде этот звук был раздражающим, в воздухе к нему почему-то очень быстро привыкалось, он даже начинал казаться поддерживающим, словно похлопывание друга по плечу, мол, я знаю, ты тут, за тобой следят, чтобы ты не сбился с выбранного направления.

Ростик, привыкая летать, довольно долго обдумывал, а не совершает ли он ошибку, обходя Олимпийский хребет с востока, где он становился ниже, ведь Астахов, вполне возможно, умер над Водным миром, и тогда входить в эту необъятную болотную территорию с другой точки было бы неверным. Но в то же время он отчего-то понимал, что можно не тыкаться наугад, пробуя выйти на обратный маршрут, когда

его летатель волок уже мертвого наездника, страдая от боли из-за его разложения в мягком пологе горба, а пересечь эту линию там, где наездник был еще жив. Так было спокойнее для гиганта, и можно было наладить с ним контакт, которого, похоже, не сумел добиться Астахов.

Почему же летатель не сбросил Астахова раньше? Ведь это было просто – присесть, раскрыть мускульный мешок с мертвым телом, как-нибудь выдавить его, например, погружаясь в воду или покатавшись на песке… Тем более гигант сделал это, добравшись до ручья у алюминиевого завода, но он не сбросил Астахова, пока не добрался до места, которое полагал самым безопасным на свете. Возможно, если бы удалось разобраться с этой странностью, тогда бы и пришла разгадка смерти Астахова.

Но даже после того, как Ростик нашел с гигантом общий язык, он ничего не мог определить в его сознании, не мог найти ответов. Виновата была сложно спрятанная область в сознании гиганта, куда наезднику не было доступа. А прорываться туда силой Ростик не решался, вполне могло оказаться, что он и сам получил бы оттуда какой-нибудь удар, который мог убить его… Хотя нет, какой там удар! Летатель мог задушить или даже утопить его без труда, наездник ведь зависел от гиганта полностью. В общем, если и следовало разгадывать эту загадку, то по косвенным признакам, не вызывая у летателя негативных реакций.

И нельзя было настраивать его против этого расследования, бояться самому или пугать его, обвиняя в смерти человека. В конце концов виноват-то был не гигант, скорее всего, виноват был именно Астахов. Вот только – в чем?

Они вошли в Водный мир так спокойно, словно плыли по течению знакомой речки, словно и не было никаких других проблем, кроме как лететь, не уставая, да кормиться посытнее. А над этими бескрайними болотами, переполненными всякой живностью, кормиться было просто и лететь было несложно, потому что сыроватый воздух отлично поддерживал гиганта, даже иногда подбрасывал его вверх восходящими токами, как альбатроса над морем.

Как всегда, у Роста в гиганте смещалось представление о времени и расстоянии, которое они прошли. Поэтому он не знал точно, когда же они миновали хребет и вышли к болотам – через неделю после вылета с завода или чуть позже. Но прошло еще с пару деньков, и он вдруг понял, что слышит какие-то слова… Еще издалека, но уже понятно. Он прислушался и сам же удивился тому, что оказался неподготовлен к этому эффекту.

Оказалось, что ребята, которые дрались с пауками, вели между собой отрывистые, но вполне содержательные переговоры. Примерно, как в фильмах о войне, которые он смотрел еще на Земле, переговаривались летчики в бою. То есть он слышал что-то вроде – «Ева, помоги ему… Да не уходи сразу, Витек, поюли, иначе на луч наденут… Тут здоровая стая восьминогих, один не справлюсь, хоть до ночи… Не волнуйся, сейчас еще кто-нибудь подойдет…»

Ого, подумал Ростик, молодцы, колошматят пауков почем зря, посмотреть бы… Но почему-то летатель не соглашался идти к озеру, где стоял корабль, а забрал гораздо восточнее, чуть ли не в самое сердце пустынь, где обитали пауки. И Рост, памятуя, что его гигант должен все решать сам, нехотя покорился. Хотя и получилось, что он только присматривается к ребятам, их страшноватой, но правильной работе, а сам-то, сам… Но делать было нечего, то есть действительно приходилось скучновато парить изо дня в день сначала над болотами, а потом, когда их сменила после невысокой, вполне проходимой гряды пустыня, лететь еще и над песками – коренной территорией пауков.

Кстати, в этой гряде, более низкой, чем Олимпийская, его гигант попробовал серьезно обосноваться.

Теперь он расхотел двигаться на юг, хотя прежде сам выбрал это направление, у него не было желания внедряться в пространство пауков, он их или боялся, или боялся чего-то, что с ними было связано. Тогда Ростику пришлось его все-таки слегка пришпорить.

Пустыня внизу сначала показалась на удивление однообразной. Ну, песок, иногда сформованный в какие-то слабые волны, вроде морской ряби, только неподвижные, разумеется. Если снизиться, сходство с морем становилось еще заметнее из-за гор вдали, как если бы там виднелся далекий берег.

Тут частенько возникали паучьи дорожки, их было видно с высоты, хотя на бреющем они расплывались и пропадали или не хватало внимания, чтобы их засечь. Рост вспомнил, что и дно моря, если смотреть из антиграва с высоты, читалось вполне удовлетворительно, а стоило спуститься, как все закрывал блеск воды – тут был схожий эффект.

Чтобы разогнать слишком спокойное течение времени, он попробовал поохотиться на отдельных пауков, и вот тогда-то получил сильнейший протест от летателя, который явственно отказывал наезднику, по сути, в простых маневрах – нырок за пауком, подъем с ним в воздух, до боли в крыльях и где-то в спине, потом сброс иногда отчаянно трепыхающегося комши, чтобы он разбился… Гигант протестовал против этой охоты, хотя поблизости не было ни одной сколько-нибудь серьезной команды с ружьями и, следовательно, опасности не возникало.

Заставить бывшего астаховского гиганта воевать Ростик не сумел, даже затратив на уговоры несколько дней. И ему пришлось с этим согласиться, потому что главной его задачей было совсем не уничтожение отдельных восьминогих.

Тем внимательнее он стал прислушиваться к тому, как воюют бойцы на западе от него. И многое в их улучшенной тактике для себя прояснил. Только одну штуку не понял. Случалось, что летатель, особенно умелый, под руководством какого-нибудь аса, например Евы, поднимаясь с пауком, уворачиваясь от выстрелов с Земли, от паучьей стаи, вдруг… Вот он был, вот он должен был неминуемо оказаться в следующей точке своей траектории… Но куда-то на миг пропадал, а потом оказывался метрах в двадцати или больше, совсем в другом месте, иногда даже направляясь в противоположную сторону! Словно совершил какой-то невероятный боевой разворот… И вся прицельная пальба восьминогих, разумеется, уходила в пустоту. При этом возникало впечатление, что несколько мгновений летающего гиганта с наездником просто не существовало. Рост это понял, когда подслушал не в меру разговорившегося Ромку, который, поднимаясь с захваченным пауком, попробовал осмысленно, как он сказал, «мерцать»… И звук его голоса при этом исчез, а появился с пропуском нескольких слогов.

Мерцание было настолько странным явлением, что Рост предложил своему гиганту слетать в ту сторону, выяснить, что же там происходит, но и это его летатель отверг. Складывалось впечатление, что та зона для него была закрыта, может быть, навсегда.

Бездельничая из-за странностей гиганта, они довольно неожиданно вышли к башне комши. Вернее, к новой башне, потому что Ростик отлично помнил, где находились две старые, которые он в компании других крейсеров когда-то бомбил. Ширы тогда сделали для людей специальное вещество, размягчающее каменноподобную лепнину, из которой пауки создавали свои башни, и те рухнули, не выдержав в размягченном состоянии собственного веса.

А восьминогие тем не менее заложили новую башню и аккуратно возводили ее на несколько сотен километров восточнее, чем прежние, которые еще можно было найти в пустыне, подобно древним, брошенным городам, превратившимся в груду неопрятных развалин. Рост не стал подлетать, чтобы рассмотреть эту новую стройку. Воспользовался лишь эффектом дальновидения гиганта и решил, что она напоминает картину Брейгеля с изображением вавилонской башни, только без реки перед ней, в которую упал Икар, и так же, как на картине, создавалось впечатление, что должно было пройти еще немало лет, чтобы она приняла сколько-нибудь законченную форму.