Экспансия

Авраменко Александр Михайлович

— Опустить цепь! Пропустить корабли в бухту. Ярмило, встреть их.

— Будет сделано, воевода.

Молодой помощник кивнул, умчался. А воевода снова поднёс трубу к глазам. Похоже, внезапная атака двулодников дала свои результаты — арабы начали снижать скорость. Кажется, храмовникам удастся достигнуть входа в крепость… Снова сбежал по лестницам вниз. Прошёл по внутренней галерее на одну из башен, запирающих вход в гавань. Отсюда было видно хуже, но и корабли подходили всё ближе. Первый когг с ходу влетел внутрь бухты, принял по ветру в сторону, пропуская прочие суда, всего двадцать. Ого! Видно, много народу… Полетели канаты на берег, которые ловили на ходу и притягивали пузатые парусники к камню пристани. Грохнули деревянные сходни, и вдруг…

К небу взвился тысячеголосый вопль:

— Аллах Акбар!!!

И эхом откликнулось из-за стен, где плотным кольцом стояли враги:

— Аллах Акбар!

Упал один из тех, кто занимался швартовкой коггов, пронзённый стрелами, второй… А по сброшенным на пристань сходням валом валили враги, одетые тамплиерами, потрясая кривыми мечами и знамёнами с полумесяцами. Летели прочь белые балахоны рыцарей, безжалостно растоптанные тысячами ног. Вот же, Морана их побери! Вольха похолодел — так бездарно сдать крепость?! Но славы без боя не сдаются. А мёртвые сраму не имут. Взмахом руки подозвал одного из воинов:

—

Возьми факел, и вниз. Если ворвутся в погреб — взрывай.

— Воевода!

— Наверху уже живых не будет, понятно?!

— Сделаю, воевода.

Умчался.

— Тревогу играй! И — огонь!

Словно услышав, ударил первый крепостной огнебой, второй. Третий! Били в упор, пока оставалась возможность перезаряжать. С десяток человек прислуги выдернули пушку из амбразуры и с натугой разворачивали её ствол внутрь двора. Из внутренней галереи выскочила сразу сотня воинов, мгновенно выстроились в две шеренги, первая присела на колено. Залп! Первых нападавших смело, словно ветром. Тут же грянул второй залп, и количество трупов сразу резко увеличилось, послышались вопли разъярённые вопли. Но врагов было слишком много. Правда, и славы уже сорганизовались, и вторая сотня проредила толпу в упор. Громыхнули пушки на башнях, и взорвавшиеся фугасы разнесли на обломки несколько парусников противника, устремившихся к бухте. А потом кто-то догадался ударить зажигательными, и негасимое пламя огня жрецов перекрыло наглухо вход в гавань негасимым пламенем. Заскрипели гигантские ворота, выбирающие из воды огромную цепь, перекрывающую бухту. Огнебои били без перерыва, но опытное ухо уже считывало рисунок боя — славов давили массой. И из-за стен нарастал рёв — поняв, что в бухту кораблям арабов не прорваться, они высаживали воинов прямо на берег, и те устремлялись с ходу к стенам крепости, на которых уже кипела рукопашная. Пока ещё удавалось сдерживать их у ворот, не давая открыть, и возле входов в казематы. Воины рубились насмерть — всё-равно умирать. О приказе воеводы знали все. А на миру и смерть красна! И прямые мечи косили визжащих арабов, словно траву, тяжёлые томагавки крушили насмерть. Кое-где даже удалось отбросить противника назад, но тот обстрелял славов их луков, и воины вынуждены были снова отойти под прикрытие каменной кладки. Огнебои на стенах били непрерывно. Арабы начали было собираться у той стены, где не было пушек, но просчитались: на башнях стояли орудия крупного калибра. Гораздо больше тех, что находились на стенах. И когда настало время, открылись запертые до сего часа бойницы, и два десятка огнебоев выплеснули смерть в виде восковых зарядов, взорвавшихся в небе над накопившейся толпой воинов тысячами пуль… И смертный вопль вознёсся к небу. Но внутри двора славы медленно, но верно проигрывали — слишком много было противников на захваченных тамплиерских коггах. Остервенев, арабы с воем кидались на защитников крепости, выбивая по одному, по два. Платя за это десятком, а то и более, своих жизней. Но они могли позволить себе такой размен. А вот славы — нет. И пустить противника внутрь многочисленных переходов и подвалов тоже не могли. И вновь и вновь палили перезаряжаемые торопливо ручные огнебои, летели в толпу ручные разрывные бомбы, слышался неумолчный металлический лязг сечи, и алая кровь покрыла тёсаный камень двора густым слоем. Кровь, она ведь у всех людей алая. Будь то араб или славянин, негр или китаец… Славяне пока держались — огнестрельное оружие и булатная сталь их мечей и доспехов пока ещё помогала сдерживать врага, но с каждым мгновением воинов становилось всё меньше, и врагов — всё больше. Вольха рубился в первых рядах, привычно принимая и парируя удары, меткими быстрыми выпадами меча вырывая нападавших их строя и отправляя их в объятия гурий… С тоской бросил взгляд на высоко стоящее солнце — не хотелось бы умирать в такой погожий денёк… И вдруг грохот нескольких сот ручниц за стеной, а потом… Его иссохшие губы растянулись в улыбке — знакомый каждому посвист мечей обоеруких. Значит, помощь пришла?! И верно — громоподобный рёв корабельных пушек, и знакомый до боли силуэт ведущего корабля флота Империи, двулодника «Сын Перунов», корабля, равному которому по величине и мощи не было во всём известном мире. И идут напролом, топя пузатые когги, плотной массой сбитые в гавани, благо закрывающая цепь уже опущена, и ловко прыгают на камни, врубаясь в сплошную массу вопящих теперь от ужаса арабов, морские десантники. И сброшены сходни, по доскам которым плотным строем стремительным бегом, высоко вскидывая колени, надвигаются на врага, колыша перьями шлемов, воины Тиуантисуйю в доспехах стальных. А из-за стен слышен торжествующий рёв воинов славов и переливчатые крики меднокожих воинов, начисто вырезающих всех, кто попадает им под руку… Вольха опустил руку с мечом, протёр перчаткой щёки от пыли — не может быть! Дар?! Брат императора? Лично?! Но зрение его не обманывало — это был действительно Соколов. Два особых меча для двуручного боя в его руках лучше всяких слов доказывали это…

Глава 21

…Дар обвёл взглядом заваленный трупами врагов и своих двор крепости, сплюнул сквозь зубы, потом перевёл взор на поредевший, но честно дравшийся до конца гарнизон крепости Поющих птиц. Подозвал к себе воеводу. Тот приблизился. В иссечённых доспехах, залитых вражьей кровью, пошатывающийся от усталости.

— Значит, захотели обманом взять, Вольха?

— Так и было, княже.

Дар кивнул.

— Потери велики?

— Под тысячу убитых, пока ещё не всех сочли. Да раненых в три раза больше.

— Ясно.

Захваченные в плен арабы под присмотром воинов победителей уже стаскивали трупы в кучу, чтобы потом сбросить их в море. Чести похорон враги не удостоятся.

— Что ещё скажешь интересного, воевода?

Тот пожал было плечами, потом спохватился:

— У них тоже огнебои были. Но слабые. Малого калибра. Моряки так доложили. И стреляют не далеко. И дыму от их выстрелов много. Совсем не так, как у нас.

— Понял. Разберёмся.

Взмахом руки подозвал почтительно внимающего воина из инков, отдал короткий приказ, тот убежал.

— Ещё что поведаешь?

Вольха взглядом попросил разрешения, потом, получив, жадно выпил из поданной кем то фляги воды, вытер губы рукавом, выдохнул:

— Прости, княже. Как то в бою не до того было. Но мыслю так — в покое нас не оставят. Надо крепость либо крепить, и вторую ставить на том краю острова, либо целиком его стеной обносить и гарнизон усиливать. Ну и крайний случай — крепость вообще сносить, уходить отсюда. Но…

Обвёл рукой двор:

— Крови здесь нашей пролито много. И бросать всё — значит, дать арабам победить.

— Верно говоришь. Не бывало такого, чтобы славы под кого-либо гнулись. Значит, будет остров стеной обносить. Рук рабочих хватит. Сам видишь. А теперь другое — откуда враги корабли тамплиеров взяли? Да ещё столько?

— Можно поспрашивать. А пока — будь гостем, княже.

— Буду. Но давай сначала дело сделаем.

Вольха хитро улыбнулся:

— Так пусть пока воины твои пленных поспрашивают, а мы хоть перекусим. Чай, почти пять часов дрались. Маковой росинки во рту не было.

Дар рассмеялся:

— Уговорил. Сейчас распоряжусь…

Отряды славов, сошедшие с кораблей, плотной сетью прочёсывали остров, вытаскивая разбежавшихся врагов из всех щелей и пещер. Другая часть проверяла захваченный без единого выстрела флот моряки которого вместе с привезёнными войсками бросились на штурм крепости. Всех пленников сгоняли в одну уединённую долину, отрядив под сотню человек вытаскивать трупы. Приехавшие вместе с воинами жрецы и тайники прочёсывали пленных частым гребнем, быстро выхватив так и не состоявшегося Махди и наиболее знатных воинов и отделив их для допроса. Дар же с Вольхой и прочими командирами тем временем обедали в покоях командира крепости и ждали выпотрошенных из пленников сведений. К допросу приступили настоящие специалисты по развязыванию языков из Тиантисуйю, и вскоре уже все командиры во главе с командующим походом обсуждали план возмездия. Мухаммед ибн-Тумарг выгреб в свой поход почти всех воинов подчинённых ему племён. Кроме того, пленные тамплиеры, которые остались в живых, и более того, все выкупленные храмовниками славяне находились в Тандже [67] , главном арабском порту. Испокон веков среди славов было заповедано выручать своих. А значит, главный вопрос — быть или не быть походу не стоял. Семь тысяч бывших рабов, плюс почти две тысячи тамплиеров-союзников. Вытаскивать нужно было всех. Только как? В Тандже проживало почти сто пятьдесят тысяч населения. На флоте же пришло всего лишь двадцать тысяч славов, инка, меднокожих. И арабам известно огненное зелье. Поразмыслив, решили воспользоваться идеей ибн-Тумарга. Почему бы не перенять полезное? Пересадим воинов на арабские корабли, нарядим их под местных, благо те лица привыкли закрывать всякими тряпками, и ударим. Внезапно. Прямо с их кораблей. Войск в порту почти нет. Так что — быстрота, натиск, внезапность. Дело выгорит. Ну и большие огнебои с кораблей поддержат А свои как пленники пойдут. Жаль, тамплиерских кораблей много попортили. Ну да чего теперь — не до их сохранности было. Сказано — сделано. Пленников покидали в трюмы. Припасы на кораблях были. Воинов рассредоточили по всем имеющимся кораблям. Нашли и капитанов среди уцелевших. Пригрозив им смертью, заставили вести флот Империи прямо на Танджу…

67

ныне Танжер

…Город горел. И не потому, что подвёргся обстрелу или чему то подобному. Когда объединённый флот ворвался в город, и на берег высадились войска, население попряталось по своим домам. Но славы бесцеремонно надёргали себе проводников из местных и заставили вести их к захваченным ранее пленникам из славов и тамплиеров. А когда увидели, как те содержались, князю едва удалось удержать своих людей от того, чтобы они не вырезали город целиком… Тем, кто содержался в медине [68] , можно сказать, повезло. Но там оказались наиболее важные пленники, за которых арабы надеялись получить выкуп от Ордена. Основную массу рабов согнали в большие ямы, выкопанные прямо у городских стен, где те и томились, мучаясь от голода, жажды и ночного холода. Так что когда воины Империи добрались до них, то оказалось, что большинство бывших рабов просто не способны передвигаться от истощения и болезней. И тогда Дар рассвирепел… Славы врывались в дома, выгребали подчистую всё продовольствие, чтобы хотя б немного откормить освобождённых. Тысячи женщин готовили на кострах, в которых горело их имущество пищу для захватчиков и бывших пленников. При малейшей попытке сопротивления использовалась тактика заложников — казнили сразу по десять-двадцать мужчин, не взирая на возраст. Когда надо, подданные Империи могли быть жестокими. Подчистую выносились склады, которых обнаружилось огромное множество: принадлежащие городу и купцам — разницы не делалось. И не один почтенный эфенди [69] , рвал себе бороду от разорения. Сильных молодых мужчин грузили в трюмы им же принадлежавших когда то кораблей — Империи требовались рабочие руки для прокладки дорог, осушения болот, разработки рудников и заготовки леса. Пожалуй, впервые Соколов сознательно переступил через принцип отсутствия рабства в государстве, заявив, что он распространяется только на граждан Империи и её союзников. А существа, так обращающиеся с себе подобными никакой пощады не заслуживают. Воины несли службу, охраняя подступы к Тандже, поскольку требовалось время для того, чтобы люди хоть немного окрепли и смогли перенести долгий путь через океан. В свободное же время войска занимались натуральным грабежом, забирая всё, что могло пригодится или просто приглянулось. Жрецы и тайники искали специалистов — кузнецов, алхимиков, знающих секрет приготовления чёрного пороха, его ингредиенты, и, естественно, само готовое изделие. Забирали и плотников, резчиков по дереву, чеканщиков, ткачей и ткачих, словом, тех, кто знал хоть какое то ремесло. Этих, по крайней мере, хотя бы кормили. А поскольку в городе были изъяты все запасы продовольствия, немудрено, что там вскоре вспыхнул самый настоящий голод. Дар быстро организовал продажу продовольствия на так называемом «чёрном рынке», и припрятанное золото и ценности начали оседать в карманы славов, хотя в Империи своего собственного золота и серебра было больше, чем достаточно. Да и не ценилось оно там. Но поскольку данные металлы имели хождение в Старых землях, то отобрать их значило уменьшить экономические возможности противника, из-за чего Соколов и пошёл на подобное. Словом, через две недели те, кто попал в рабство к славам или работал на них, мог считать себя счастливчиком по сравнению с теми, кто ещё находился в плотно обложенном патрулями городе — им, по крайней мере, хотя бы перепадал еда…

68

старый район

69

господин

…Дар вошёл в роскошный по местным меркам дом, сурово взглянул на прыснувших в разные стороны немногих служанок, поднялся на второй этаж, где на веранде стояла большая кровать. Человек, лежащий на ней, оживился при виде князя, приподнялся на локте, поприветствовал слава:

— Хороший день сегодня, князь.

— И тебе не хворать, друг мой…

Больным был тот самый Алекс фон Гейер, бывший тамплиер. Почему бывший? Освободившись из рабства, рыцарь твёрдо решил покинуть Орден. Да и не способен больше тевтон к войне — арабы переломали ему обе ноги. Просто ради развлечения. Впрочем, фон Гейер мог причислить себя к тем, кому повезло. Основную массу рыцарей просто побросали за борт, нанеся им небольшие раны. На корм акулам. Кровь в воде мгновенно приманивает этих чудовищ. И хотя Алекс не видел, что творилось в море, поскольку уже валялся в вонючем трюме, но слышать всё-таки мог…