Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
Миссис Энджелл вплеснула руками.
— Бог мой! Из револьвера? Вы ранены?
Бёртон положил шляпу на вешалку, потом присел, развязывая ботинки.
— Нет. У несостоявшегося убийцы сбился прицел.
Он снял сапоги и поставил их на подставку для обуви.
— Я не спал ночью, — сказал он, — и у меня болят все кости. Я переоденусь во что-нибудь более удобное и присоединюсь к вам на кухне, если вы не возражаете.
Миссис Энджелл удивленно посмотрела на него.
— На кухне? Ко мне?
Бёртон ласково взял свою домохозяйку
— Моя самая дорогая женщина, — сказал он. — В следующий раз я увижу вас очень не скоро. Как же я буду без вас? Вы кормите меня и чистите за мною; вы не даете мне сбиться с истинного пути; вы терпеливо выносите вторжения врагов и все неудобства, связанные с моей работой; вы даже не жаловались, когда Претендент Тичборн почти разрушил дом. Вы — настоящее восьмое чудо света, и я буду горд поужинать с вами сегодня.
Глаза у миссис Энджелл заблестели и она сказала:
— Тогда сегодня вы мой гость, сэр Ричард. Но с одним условием.
— Каким?
— Я вскипячу воду и, закончив есть, вы подниметесь наверх и помоетесь. Он вас несет как от Темзы, сэр.
Бёртон лежал, расслабившись, в крошечной ванной, стоявшей перед камином его студии. Он побрился, подровнял обвисшие усы, соскоблил с кожи сажу и грязь.
В последний раз затянувшись едкой черутой, он бросил ее в огонь, протянул руку вниз, поднес к губам стакан бренди, осушил и поставил обратно.
— Кто-то, — сказал он комнате, — не хочет, чтобы я ехал в Африку. Это совершенно ясно.
— Пьяный простофиля с куриными мозгами, — пробормотала Покс, болтунья. Ярко окрашенная птица спала на жердочке около книжного шкафа. Как и все остальные почтовые попугаи, она ругалась даже во сне.
Бёртон облокотился спиной о спинку ванной, положил голову на край и повернулся так, чтобы видеть пламя очага.
Веки налились тяжестью.
Он закрыл глаза.
Дыхание стало медленным и глубоким.
Мысли разбежались.
Перед внутренним взглядом стали появляться и исчезать лица: лейтенант Уильям Строян, сэр Родерик Мурчисон, Эбенезер Смайк, Томас Честон, Эдвин Брюндлевид. Они вспыхивали и таяли. Наконец все покрыло одно лицо — худое и морщинистое, с остроконечным носом, стиснутыми губами и безумными, наполненным болью глазами.
Джек-Попрыгунчик.
Постепенно черты лица разгладились, глаза стали спокойнее. Из ужасного лица выглянул более молодой человек.
— Оксфорд, — пробормотал себе спящий Бёртон. — Его зовут Эдвард Оксфорд.
Ему двадцать пять лет и он гений — физик, инженер, историк и философ.
Он сидит около стола, поверхность которого сделана из стекла; она не прозрачна, а наполнена текстами, диаграммами и картинками, которые движутся, мигают, появляются и исчезают. Стекло плоское и тонкое, тем не менее информация, пляшущая по ней, — Бёртон инстинктивно знает, что это информация — появляется трехмерной. Это сбивает с толку, как если бы что-то невероятно большое поместили в что-то очень маленькое — как джина в лампу — но Оксфорда это не волнует. На самом деле молодой человек каким-то образом управляет материалом, изредка касаясь пальцем стекла или что-то произнося — и тексты, графики и картинки отвечают ему, складываясь, подпрыгивая или изменяясь.
На столе лежит большой черный алмаз.
Бёртон немедленно узнает его — это южноамериканский Глаз нага, который он сам нашел в прошлом году под поместьем Тичборнов. Сон с ним не согласен. Камень не нашли в 1862, говорит он. Его нашли в 2068.
Первоначальная история!
Камень очаровал Оксфорда. Его структура уникальна.
— Даже более чувствительный, чем клеточный компьютер. Более эффективный, чем кластерный компьютер. С памятью в миллионы терабайт, — шепчет он.
О чем он говорит? спрашивает себя Бёртон.
Сон изогнулся и перенес себя на несколько недель вперед.
Оказалось, что алмаз наполнен остатками разумов существ доисторической расы. Они соблазнили Оксфорда и проникли в его сознание.
Он начал думать о времени.
Он стал параноиком, одержимым одним навязчивым желанием.
Так получилось, что его звали точно так же как и его предка, в приступе помешательства пытавшегося убить королеву Викторию. Голос, лившийся откуда-то снаружи, настаивал: «Этот человек испортил репутацию семьи. Измени это. Исправь»
Почему его волнует этот малоизвестный факт? Почему он должен переживать из-за давно забытого происшествия, случившегося почти триста пятьдесят лет назад?
Очень волнует.
И он очень переживает.
Он не мог думать ни о чем другом.
Разум рептилий посеял в нем семя еще одного растения.
В сознании Оксфорда постепенно вырастала теория природы времени, распускаясь как душистый экзотический цветок. Его корни уходили все глубже и глубже, лианы душили разум. Растение пожирало ученого.
Он работал без устали.
Сон содрогнулся, прошло пятнадцать лет.
Оксфорд разрезал алмаз на части и подсоединил их к цепи из ДНК-нанокомпьютеров и биопроцессеров. Они стали сердцем того, что он назвал Нимц-генератором. Он выглядел как плоское круглое устройство и давал возможность путешествовать во времени.
Устройство нуждалось в энергии, и он изобрел батарею-чешуйку, произвел тысячи этих крошечных устройств, собирающих солнечную энергию, и соединил их в одно устройство, внешне напоминающее туго облегающий костюм. В круглый черный шлем он вмонтировал устройство ментальной связи. С его помощью он передавал команды на генератор. Оно же защищало его от глубокого психологического шока, который — он откуда-то это знал — поражал любого, находившегося слишком далеко от своего родного времени.