Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
— Да. Однако очень странно. Похоже, он потерял контроль над собой прежде, чем я сжег его. Пошли отсюда.
Хромая, они вышли из спальни, спустились по лестнице, открыли истерзанную дверь и вышли на улицу.
Ищейка уже превратился в угасающий костер.
— Подожди здесь, Берти, — сказал Бёртон. — Я принесу твои костыли.
Он нашел их там, где бросил, и вернулся вместе с ними.
— Ты сделал в точности то, что сделал бы он, — сказал исследователь, отдавая костыли Уэллсу.
— Он? Кто?
— Алджернон Суинбёрн. Он был самый бесстрашный человек из всех, кого я знал.
— Тогда ты попал
— Ты хороший парень, Берти.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
НЕСЧАСТЬЕ
1 шестидюймовый секстант. 1 четырехдюймовый секстант. 1 ртутный горизонт. 1 призматический компас. 2 карманных хронометра. 3 термометра до 212 градусов. Еще 3 таких же, поменьше, в цилиндрических медных футлярах. 2 аппарата Казеллы для измерения высоты по точке кипения: паровой и водяной. 1 книга, страницы которой разделены на полудюймовые квадраты, для карт. Дневник. 1 морской альманах. «Лунные таблицы» Томпсона. «Искусство путешествия» Гальтона. Пособие по навигации. Таблицы логарифмов. «Советы Путешественникам», издание Королевского географического общества.
Орфей уже пролетал на южной Францией, когда Ричард Фрэнсис Бёртон наконец проснулся. После двух бессонных ночей он так устал, что полностью пропустил первые часы полета.
Сейчас он стоял на обзорной палубе, наслаждаясь открывающимся видом и чувствуя огромное облегчение. Отъезд всегда поднимал ему настроение; узы и ограничения цивилизации падали, и он окунался в то, что любил больше всего на свете: соблазны и обещания неведомого.
Вошел Алджернон Суинбёрн и присоединился к нему.
— Привет! Привет! И еще раз: привет! Но ты пропустил гору еды — ленч, Ричард!
— Я спал крепче всех в мире, Алджи. А что ты делал, помимо того, что набивал живот?
— Искал этого маленького дьяволенка, Вилли Корниша, но, похоже, наши чистильщики воронок всегда ползают по трубам.
— Душноватая работенка, а? Со временем он появится. Не сомневаюсь, ты найдешь его позже.
— Надеюсь. Кстати, мистер Гуч и его люди устроили маленькую суматоху.
— Из-за чего?
— Четыре мотора на корме не так работают. Мне кажется, надо что-то сделать с загогулиной, заставляющим ту штуковину ударять в как-его-там-зовут. В технике не слишком много поэзии, а?
— Да, не слишком. Как ты?
— В порядке. Нет, совсем плохо. О, черт побери, не знаю, Ричард.
— Думаешь о Томе?
Суинбёрн тяжело вздохнул.
— Да. Его похоронят сегодня, после полудня.
Поэт протянул руку в карман и вынул стрелу Аполлона с золотым наконечником. Он коснулся кончика.
— Мы не поймали его убийцу, и мы уезжаем от него так далеко, что, скорее всего, уже и не поймаем.
— Не будь так уверен. Прошлой ночью я обнаружил, что Отто Штайнрюк — на самом деле граф фон Цеппелин.
— Что? Что? Тот самый шпион?
— Да. И я очень удивлюсь, если наши пути никогда не пересекутся.
Лицо Суинберна стало страшным.
— Хорошо! — прорычал он. — Хорошо! — Он поднял стрелу вверх и тоном актера в мелодраме объявил: — Это стрела справедливости! Я буду носить ее, пока не отомщу за Тома Бендиша!
Бёртон коснулся плеча друга.
Они стояли и глядели на ландшафт, скользивший далеко внизу. Уже было видно южное побережье Франции.
— Я должен пойти и поработать, — сказал Суинбёрн.
— «Аталанта в Калидоне»?
— Нет. Я начал небольшую поэму, которую назвал «Плач».
— В память о нем?
— Я еще не знаю. Может быть, в ней будет совсем о другом. Трудно сказать. Она идет скорее отсюда, — он постучал себя по середине груди, — чем отсюда, — он коснулся пальцем головы. — Может быть, в этом будет больше смысла, когда я закончу.
И он ушел из обсервационной палубы.
Бездонные глаза Бёртона заметили на горизонте линию океана.
— Поэмы, которые сам поэт не может понять. Сны, которые спящий не может расшифровать. Загадка на загадке. И Ткач станок усердно крутит. В нем Человек — ткань и уток. Но есть ли цель его усилий? Черней чем ночь труда итог…
Прошел час, а он все еще стоял, неподвижный, погруженный в мрачные мысли.
— Сэр Ричард, — тихо сказал кто-то позади него. Он повернулся и увидел капитана Лоулесса. — Вы чувствуете вибрацию под ногами?
— Да, — ответил Бёртон. — Что-то случилось с кормовыми моторами?
— А, вы уже слышали. Они работают несогласованно с носовыми и слишком сильно толкают нас вперед. Если мы не сможет отрегулировать скорость, мы закончим наше путешествие значительно раньше расписания, но корабль почти развалится на куски от вибрации и не сумеет вернуться в Англию. Мне бы очень не хотелось застрять в Занзибаре. Сейчас я собираюсь спуститься вниз и узнать, может ли мистер Гуч пролить свет на это дело. Не хотите ли пойти со мной?
Бёртон кивнул, и спустя несколько минут они нашли Дэниела Гуча в инженерном отсеке за топкой. Он снял большую металлическую пластину с пола и, стоя на коленях, всматривался в обнаженное нутро машины. Услышав, как вошли два человека, он сказал:
— Исчез подшипник люльки мотора.
— Что?
— Подшипник люльки. Это такое металлическое кольцо, двенадцать дюймов в диаметре, находящееся на зубчатом механизме и масляных шарикоподшипниках. Он — основной компонент системы синхронизации моторов. На корабле их четыре, и каждый управляет четырьмя летными пилонами. Один из них исчез. Кто-то снял его.
— А, так вы предполагаете, что это саботаж? — спросил Лоулесс.
— Да, сэр.
— Кто-то из команды?
— Очень вероятно, сэр.
Бледно-серые глаза Натаниэля Лоулесса сузились. Он сжал кулаки и обратился к Бёртону.
— Мне очень не нравится мысль, что кто-то из моих людей саботажник, сэр Ричард. И еще я не понимаю — почему кто-то хочет помешать вашей экспедиции?
Бёртон так резко сжал зубы, что они клацнули. Он взглянул на Гуча, который встал на ноги и стоял, положив металлические руки на плечи, потом повернулся к Лоулессу.