Экзорцист: Проклятый металл. Жнец. Мор. Осквернитель

Корнев Павел Николаевич

– Считаешь, все вертится исключительно вокруг твоей персоны? – немедленно откликнулся Марк. – И у кого из нас с головой не в порядке после этого? Ты жалок и убог, Себастьян. Твоя душа изъедена бесами, будто трухлявое дерево! Ты неполноценен и даже не осознаешь этого!

– По крайней мере в моей душе нет Тьмы, – парировал я и подлил масла в огонь: – А твоя душа – настоящая помойка. Зачем тебе понадобилась Берта? Решил расквитаться за поруганную любовь? Нет? Ты разве не отомстить мне хотел? Точно?

– Отомстить? – тяжело задышал

экзорцист, и от него повеяло чем-то столь жутким, что Валентин отступил к стене. – Ты ничего не понимаешь! Думаешь, мне доставит удовольствие покромсать тебя на куски? Глупец! Чтобы превратить великого Себастьяна Марта в тихое послушное животное, достаточно просто сжечь твою переполненную скверной душу. И знаешь что? Я так и поступлю! – Он предупреждающе выкинул руку в сторону уже открывшего рот компаньона и оскалился в зловещей улыбке: – И тогда ты расскажешь все, что мы хотим знать. Я сломаю тебя одной лишь силой своей воли! Без раскаленного железа и прочих банальных орудий пыток. Скоро ты будешь визжать от боли и молить о пощаде, но пощады не будет! Ибо это воздаяние за все твои прегрешения!

– Приступай уже, Марк! – оборвал подзатянувшуюся тираду Валентин Дрозд и уселся на протянувшуюся вдоль дальней стены лавку.

Экзорцист глубоко вздохнул, успокаивая дыхание; я отступать в глубь камеры не стал и вместо этого харкнул в него очередным сгустком крови. Попал в лицо, но Марк даже не вздрогнул. Он спокойно вытер щеку, зажмурился, и веки его вдруг засветились изнутри, будто внутри черепа разгорелось ослепительно-белое пламя.

А потом экзорцист открыл глаза, и в меня ударила призрачная молния! Она перетряхнула всего с головы до ног, стекла в серебряный браслет и опалила руку столь невыносимой болью, что я едва устоял на ногах.

Но устоял. И даже сумел выдохнуть:

– Хрен тебе, мальчик, а не моя душа…

Экзорцист стиснул кулаки, и раскаленный серебряный браслет дочиста сжег волосы на левом запястье; я вцепился в железные прутья и медленно сполз на колени.

– Ты неудачник, – прохрипел Марку, доведя того до настоящего исступления.

– Сдохни! – рявкнул экзорцист и подался вперед. – Сдохни! Сдохни! Сдохни!

Удар чужой воли едва не оторвал от пола, каждое слово врезалось сгустком столь жгучего пламени, что могло выжечь души дюжине грешников, а я вновь устоял.

– Да сдохни ты уже! – выкрикнул Марк, вплотную придвигаясь к решетке. – Сгинь в Бездну!

– Марк! – запоздало крикнул Валентин Дрозд, но именно запоздало.

Никакой вменяемый надзиратель не приблизится к решетке на расстояние вытянутой руки – уже как-то говорил, да? Марк это правило нарушил, за это и поплатился.

Левая моя кисть легко проскользнула сквозь прутья, онемевшие пальцы мертвой хваткой вцепились в ворот камзола, и обратным рывком я прижал экзорциста к решетке. Прижал – и сразу ударил свободной рукой. Костяшки перебили с хрустом подавшуюся гортань, Марк захлебнулся криком, и в тот же миг Валентин

Дрозд отдернул экзорциста от решетки.

Поздно! Марк Бонифаций Тарнье несколько раз судорожно дернулся у него на руках и затих.

Умер.

Но Валентин так не считал.

– Живи! – рявкнул он, выхватывая нож. – Живи, Марк! Живи!

С хирургической точностью Дрозд вскрыл смятую гортань, засунул в разрез пальцы и принялся раздвигать поврежденные хрящи, но очень скоро убедился в бесплотности своих попыток и ожег меня ненавидящим взглядом.

– Тебе конец! – выдохнул и обернулся к бесноватому с арбалетом. – Ну-ка дай сюда! – потянулся он за оружием.

Уродец с зашитыми суровой ниткой глазами и ртом послушно шагнул к усачу и вдруг ударом деревянного приклада вышиб из него дух. После отложил арбалет на лавку, обнажил нож и, оттянув собственное веко, подцепил его острием. Медленно срезал кожу, и меж бескровных обрезков заблестел черный, будто залитый смолой глаз.

Я лишь спросил:

– Не хочешь открыть камеру?

Бесноватый обшарил Валентина и со связкой ключей подступил к решетке. До меня донесся легкий аромат экзотических специй, дух раскаленных на солнце досок, неприятная затхлость пыли и чего-то неживого, совсем и очень давно.

И тишина накатила, тоже мертвая. Тюрьма словно вымерла; впрочем, если Густав не сплоховал, вымерла она самым натуральным образом, а вовсе не «словно».

Тут бесноватый отпер камеру, я оттолкнул его с дороги и бросился к арбалету, только схватил оружие, и в камеру ворвался перепачканный с ног до головы в непонятной грязи Густав Сирлин.

– Даже не спрашивай, как мне удалось протиснуться в эту клятую дыру! – с вызовом прорычал он, обнаружив, что ситуация под контролем.

Я бы непременно спросил, но сейчас было просто не до того.

– Тюрьма под контролем? – задал куда более важный вопрос.

– За исключением третьего этажа, – ответил чернокнижник и потянул меня за собой: – Быстрее!

– Погоди! – одернул я его и напомнил: – У нас пленный!

– Он тебе нужен?

– Разумеется!

– Тогда о нем позаботятся, – пообещал чернокнижник, и бесноватый поволок бесчувственного Валентина в камеру.

Я припустил за Сирлином и уже на бегу шумно выдохнул:

– Что не так с третьим этажом?

– Не знаю, не могу туда пробиться! – ответил Густав и повернул к лестнице. – А это чревато проблемами.

– Проблемами?

– Серьезными проблемами, – подтвердил чернокнижник и поскакал вверх, перепрыгивая через две-три ступеньки зараз.

В дальнем конце коридора показался Хмурый, который тащил на плече тяжеленную кувалду, я окликнул его и рванул вслед за Густавом.

В один миг мы взлетели на третий этаж и сразу уткнулись в массивную дверь, изукрашенную снаружи, как ни удивительно, символом Изначального Света. И никаких замочных скважин, засов был задвинут изнутри.

Что за бесовщина?