Элантрис

Сандерсон Брендон

– Письма. Я бы взял связку писем.

– Каких писем, сюл? – Галладон выглядел не менее удивленным. – От кого?

– От девушки.

Дьюл рассмеялся.

– У тебя была женщина, сюл? Никогда бы не принял тебя за романтика.

– Если я не предаюсь трагическим вздохам, как персонаж из дюладелских романов, это не значит, что мне недоступны глубокие чувства.

Галладон примирительно поднял руки.

– Не сердись. Я вовсе не удивлен. И кто эта девушка?

– Мы были на пороге свадьбы.

– Должно быть, стоящая

женщина.

– Должно быть, – согласился Раоден. – Хотел бы я увидеть ее.

– Вы никогда не встречались?

ринц покачал головой.

– Потому и письма, дружище. Она жила в Теоде – дочь тамошнего короля. Год назад она начала писать мне, а поскольку ее письма отличались прекрасным слогом и остроумием, я не мог не ответить. Мы переписывались почти пять месяцев, и тогда она сделала мне предложение руки и серца.

– Она тебе?!

– Без тени застенчивости, – ухмыльнулся Раоден. – Конечно, без политики не обошлось. Сарин желала скрепить союз между Арелоном и Теодом.

– И ты согласился?

– Нам представилась прекрасная возможность возобновить связи с Теодом. Прошлый год дался мне нелегко: отец упорствовал в намерении довести Арелон до погибели, а он не отличается терпимостью к инакомыслящим. Но стоило ноше показаться непосильной, как я получал письмо от Сарин. У нее тоже есть сеон, и после объявления о помолвке мы часто разговаривали через них. Она вызывала меня по вечерам, и звук ее голоса завораживал и успокаивал. Порой мы говорили часами.

– Кто-то утверждал, что не собирается хандрить подобно книжным героям, – с улыбкой заметил Галладон.

Принц фыркнул и вернулся к толстому тому на коленях.

– Ты первым начал. Вот мой ответ: я бы взял письма. Meня радовала мысль о свадьбе, даже если в первую очередь она затевалась как ответ дереитскому вторжению в Дюладел.

Воцарилась тишина.

– Что ты сказал? – шепотом переспросил Галладон.

– О чем? О письмах?

– Нет. О Дюладеле.

Раоден ошарашенно разглядывал дьюла. Тот утверждал, что попал в Элантрис несколько месяцев назад, но жители Дюладела славились талантом к преуменьшению.

Республика пала чуть больше полугода назад…

– Я думал, тебе известно.

– Что, сюл? Что, ты полагал, мне известно?!

– Мне очень жаль, Галладон. Дюладелская республика пала.

– Нет, – выдохнул Галладон, не отрывая от принца взгляда широко распахнутых глаз.

Раоден кивнул.

– Произошла революция, подобная арелонской десять лет назад, только более кровавая. Республиканцев уничтожили, и на их место пришла монархия.

– Не может быть! Мы верили в республику, и она стояла крепко!

– Все меняется, дружище. – Принц сочувственно положил руку ему на плечо.

– Только не республика, сюл. Мы получили право выбирать, кто будет нами править, – зачем восставать против такого порядка?

– Не знаю, до нас дошло мало сведений. В Дюладеле царила

сумятица, и фьерденские жрецы воспользовались ею, чтобы захватить власть.

– Значит, теперь опасность грозит Арелону. Мы всегда стояли между вами и легионами дереитов.

– Мне это приходило в голову.

– Что случилось с Джескером? Что случилось с нашей верой?

Вместо ответа принц покачал головой.

– Ты должен что-то знать!

– Теперь в Дюладеле царит Шу-Дерет. Мне очень жаль.

Надежда исчезла из глаз дьюла.

– Значит, он покинул нас.

– Остались мистерии, – предложил слабое утешение Раоден.

– Мистерии не имеют отношения к Джескеру! Они – насмешка над святыми понятиями. Только чужаки, которые ничего не смыслят в Дор, принимают участие в мистериях.

Раоден сжал плечо горюющего друга, не зная, как того утешить.

– Я думал, ты знаешь, – беспомощно повторил он.

Галладон только застонал, уставясь вдаль невидящим взглядом.

Принц оставил его на крыше – дьюл хотел побыть наедине с настигшим его горем. Не зная, чем заняться, и желая избавиться от тягостных раздумий, он вернулся в часовню. Грустные мысли тут же вылетели у него из головы.

– Кахар, как красиво! – Принц в восторге огляделся вокруг.

Старик убирался в углу комнаты, и когда он поднял на возглас голову, его лицо сияло гордостью. Налет слизи исчез, явив под собой чистый, бело-серый мрамор. В западные окна лился солнечный свет, отражался от блестящего пола и озарял помещение божественным сиянием. Всю поверхность покрывали рельефы; до сих пор затейливые резные изображения скрывала грязь. Раоден пробежался пальцами по крохотным фигурам, ощущая мастерски вырезанные, как живые, лица.

– Потрясающе, – прошептал он.

– Я сам не знал, что они здесь, господин. – Кахар приковылял к принцу. – До уборки их покрывал налет, а потом они терялись в тенях, пока я не закончил с полом. Мрамор настолько гладкий, что его можно спутать с зеркалом, а окна направляют свет прямо на него.

– И рельефы покрывают все стены?

– Да, господин. На самом деле наша часовня – не единственное место, где их можно увидеть. Иногда попадается стена или мебель, на которых что-то вырезано. Судя по всему, до реода элантрийцы их любили.

– Недаром его называли городом богов, Кахар.

Старик улыбнулся. Его руки почернели от грязи, а с пояса свисало полдюжины размочаленных тряпок для уборки. Но он выглядел счастливым.

– Что дальше, милорд? – спросил он.

Раоден поспешно соображал. Кахар набросился на беспорядок в церкви с тем же священным негодованием, с каким жрецы обличают грехи. Впервые за последние месяцы, а может, и годы, старик ощутил свою нужность.

– Наши люди поселились в соседних домах, – произнес Раоден. – Какой толк от уборки, если они не перестанут таскать сюда грязь?