Элеонора Дузе

Синьорелли Ольга

театральных критиков, которые считали, что Дузе грешит «академиз¬

мом» в роли Маргерит Готье. «Это обвинение — безмерная жесто¬

кость,—писал он,—-на которую способна лишь паша Италия! Ведь

ни один из этих обвинителей не представляет себе, чего стоит ей ты¬

сячное представление «Дамы с камелиями»... Если бы антрепренеры

Европы и Америки не вынуждали ее непременно включать эту пьесу

в репертуар, она бы давно похоронила ее... Чтобы измерить

глубину

того, что она на самом деле дает искусству, надобно постигнуть всю

ненависть, антипатию, отвращение, которые отталкивают ее от герои¬

ни Дюма. Поднимается занавес — и происходит перевоплощение, не

сближение с героиней, но полное слияние с ней, когда вся она целиком

проникает в плоть и кровь, в нервы и сознание актрисы. И вот совер¬

шается полное перерождение: перед нами уже сценический образ хотя

и ненавидимый, но давно отделанный до мельчайших деталей... Так

заново рождается, обретает форму и содержание персонаж пьесы.

Актриса произносит слова, написанные Дюма, и верит, убеждена, что

никогда их прежде не говорила. Больше того, произнося их, она уже

не знает, что они принадлежат Дюма. У нее сейчас новая душа, кото¬

рая любит, радуется, страдает правдиво и искренне. Она вся другая, и

никто из присутствующих в зале не замечает ее перевоплощения,

совершившегося то ли по воле автора, то ли провидения... Еще раз

играть Маргерит Готье! О, для нее это тяжелейшая жертва. Снова

жить ее жизнью, воскрешать ее в каждом спектакле, опустошать себя,

сжигать, убивать ради нее, забывать о ней, чтобы снова предстать

перед публикой...—вот где героизм, вот истинная цена благодеяния,

оказанного Искусству Элеонорой Дузе». Заканчивая свое «приветст¬

венное послание триумфаторше», Бракко признавался, что, представив

себе, как, должно быть, горько актрисе у себя на родине, в Италии,

услышать эти упреки, оскорбляющие самоотверженный труд, он испы¬

тал сильнейшее искушение начать свою статью словами: «Уважаемая

синьора, возвращайтесь в Париж!»

Между тем Элеонора продолжала поиски подходящей труппы, спо¬

собной осуществить постановку «Мертвого города». Однако все ее

попытки были тщетны. Гастролируя с 14 по 30 декабря в Монтекарло,

она телеграфировала 23 декабря Бутэ: «Не писала вам потому, что

мне ничего не удалось сделать для осуществления нашей общей

мечты. Постановка «Мертвого города» остается невозможной, а я без¬

утешной. Сердечное спасибо вам за все».

ГЛАВА XVI

В первых числах января 1898 года Дузе, воодушевленная твердой

верой в духовные силы своей страны и в возвышенные идеалы своих

товарищей, давая интервью критику «Трибуны» Растиньяку, обт,-

явила:

«Я хочу попытаться сделать кое-что новое. То, что я делала до сих

пор и что продолжаю делать сейчас, меня больше не удовлетворяет.

Я чувствую, что во мне что-то умирает и что-то рождается вновь,

чувствую, что все, что я играла и играю, убого и фальшиво. И в то

же время я чувствую желание, пусть еще смутное, и стремление, пусть

еще не осознанное, обрести такую форму искусства, которая более

непосредственно и более полно отвечала бы моему теперешнему

душевному состоянию.

Это носится в воздухе, и скоро это проникнет в сознание всех, скоро

всеми овладеет стремление к новой форме искусства, благородной и

чистой. И почему бы этому движению не начаться в Италии? Я при¬

зываю своих товарищей приложить всю свою волю, все свои душевные

силы, дабы помочь мне в этом благом начинании».

Вечером И января 1898 года в римском театре «Валле» в при¬

сутствии королевы Маргариты шел спектакль «Сон весеннего утра».

Драматическая поэма Д’Аннунцио бросала вызов канонам, счи¬

тавшимся в то время незыблемыми — в ней очевидно почти полное

отсутствие сюжета и определенного места и времени действия, сме¬

шение стилей, переплетение реальности с фантастикой. Дузе была в

этот вечер прекрасной, как никогда, и все же ей не удалось рассеять

враждебности публики. Спектакль шел под непрерывный свист в зале

и насмешливые возгласы зрителей, и лишь благодаря присутствию

королевы не произошло более неприятных эксцессов. Последняя реи-

лика была произнесена при ледяном молчании зала. Однако когда

занавес поднялся вновь и пошли сцены из «Трактирщицы», публика

устроила овацию. «Да здравствует Гольдони! Да здравствует Элеоно¬

ра Дузе!» — раздавались восторженные возгласы, показывающие рез¬

ко отрицательное отношение зрителей к Д’Аннунцио.

По окончании короткого цикла спектаклей, которые Дузе после

долгого перерыва дала в Риме, Уго Ойетти 139 опубликовал полную

горечи рецензию, посвященную выступлениям Дузе и тяжелым усло¬

виям существования римского театра в те дни. «Римскую публику пе

назовешь слишком экспансивной. Аплодируют или свистят в зале

лишь отдельные зрители из второсортной публики да на галерке. Так