Эльфийский посох
Шрифт:
Зубы мертвеца тихо клацали, заиндевелые губы дергались: он силился что-то произнести.
— Освободи! — разобрал Лиэн.
Можно было подобраться к ожившему мертвецу по трещинам и выступам в стене, но охотник отрицательно мотнул головой:
— Нет, Раэрт, это уже не ты говоришь. Это говорит за тебя Мортис.
Судорога свела заледенелое лицо мертвеца, и оно мгновенно потрескалось, но говорить он стал… живее:
— И это твоя благодарность за все, что я сделал для тебя, ученик? Знал бы я, что ты просто трус…
Однообразие обвинений уже утомило Лиэна, он усмехнулся:
— Я не притронусь к твоему посоху.
— Да, дураком ты никогда не был, остроухий. Я их предупреждал… Теперь они знают все, что я знал о тебе. Они победили меня, Лиэн.
— Вижу, учитель. Прости. В том, что случилось, моя вина.
— Дураком не был, а становишься? — Синие губы мертвеца раздвинулись в кошмарной улыбке. — Откуда в тебе гордыня страдальца за весь мир Невендаара и его спасителя в одном лице? Делай, что можешь. Сними меня. Я не позволил сделать это Шигерху, он бы не смог. Ты сможешь.
Похоже, в словах Раэрта был какой-то намек. Но нежить не мыслит, она всего лишь орудие Богини Смерти, продолжение ее воли. Мог ли отшельник, сам бывший учеником великого и таинственного Повелителя Иллюзий, сохранить собственную волю, когда его подняла из мертвых Мортис? Нет, если бы он полностью не подчинился, то его поглотило бы Древо Смерти.
Древко посоха, казалось, выросло за эти несколько минут. Оно тянулось к своему корню, оно его чуяло. И зов Древа стал оглушительным, разрывавшим сердце.
— Нет. — Лиэн шагнул назад. — Ты меня не получишь.
Мертвец дернулся на древке всем телом, словно его грызло что-то невидимое. Охотник заметил, что щупальце Древа стало толще. Стоит коснуться посоха, и Древо получит долгожданную жертву, свой первый корень, свое сознание.
Какой-то шорох послышался из разверстого хода в глубине пещеры, но быстро стих.
— Помнишь, Лиэн, ты как-то спрашивал меня, почему я стал отшельником? — отвлек его голос Раэрта. — Я обещал рассказать когда-нибудь перед смертью. Получилось после, не обессудь. Так вот… я был совсем молод, когда дикие эльфы убили мою семью.
— Почему же тогда ты спас меня, воспитывал и учил?
— Плохо воспитывал, остроухий мальчишка, раз перебиваешь, — проворчал Раэрт. — Лучше бы поинтересовался, почему я выжил.
— Почему? — послушно спросил Лиэн, думая о том, что Богиня Смерти не могла вложить в мертвые уста покойника таких слов.
Тот говорил от себя, и стылая плоть медленно осыпалась с его лица, открывая кости черепа:
— Меня спас эльф, не назвавший своего имени. Он понимал, что спасает мстителя… Это был мой первый наставник, и я запомнил первый урок: круг зла должен быть разорван. Его посох я сохранил.
— Уже нет, учитель. Твой посох мертв, как и ты.
— Не перебивай. Только Мортис знает, сколько еще мне позволено помнить себя… — не мигая, смотрели на Лиэна мертвые глаза учителя. — Потом я встретил свою любовь, но она погибла. Ее сожгла Инквизиция как ведьму. И двух наших дочек — они унаследовали дар матери. Инквизитор тоже многому меня научил. Я понял: куда страшнее, когда у зла — человеческое лицо. Я узнал: чем святее и громче слова, тем чернее сердце, прикрытое ими… Я ушел в безмолвные горы — они не лгут от имени Бога. И когда Лазгурон принес тебя, остроухий, с раной в крохотной груди у самого сердца…
Лиэн, почувствовав, с какой силой оживает та страшная двуглазая ночь, которую он не должен бы помнить, но помнил, потому что она была для него вечной, взмолился:
— Не надо, Раэрт, прошу!
— Почти с такой же раной, от какой я умер… — Синие губы мертвеца раздвинулись в страшной улыбке. — Когда я посмотрел в твои эльфийские глаза и увидел в них тот же ужас, что и в глазах моих умиравших в пламени дочерей, в несмышленые глаза, еще не видевшие жизни, но уже ведавшие Смерть, то поклялся, что не дам тебе умереть. И только когда ты вырос, я понял, почему Повелитель Иллюзий принес тебя именно мне.
— Почему?
— Тебе не кажется, что отсюда даже мертвому говорить неудобно? Сними меня, сынок. Видишь, я уже не могу сам.
Эльф дрогнул. У него шумело в ушах, что-то давило грудь, словно невидимое щупальце уже дотянулось до нее. И уже непонятно было, кто просил — отшельник, Древо или сам Лиэн:
— Освободи!
И он ответил:
— Сейчас, учитель.
По камням, выступавшим из стены, Лиэн взобрался на козырек, нависавший над входом, перехватил рогатину и резким движением вбил светящиеся концы вил между телом отшельника и стеной. На миг пещера погрузилась во мрак.
Когда Лиэн отжал рогатину, как рычаг, рискуя сломать древко, в пробившемся свете стало видно: мертвое тело едва шелохнулось — щупальца Древа пронзали его насквозь и внедрялись в скальные трещины. По рогатине, словно черви, поползли отростки.
— Так у тебя не получится, — с сожалением заметил мертвец.
Лиэн с трудом вытащил оружие, отряхнул и, перевернув, подвел к поддельному посоху мага. Ладошка корней ухватилась за древко. Держась за развилку, охотник оттолкнулся от стены и спрыгнул… Рывок был настолько сильным, что камни и тело мага не смогли удержать посоха Раэрта. Он выпал из полуистлевшей плоти, а сам отшельник повис в воздухе, удерживаемый лишь черной паутиной щупалец.
— Отпускай! — заорал Лиэн рогатине.
Корешки разжались, но черные змеи уже вцепились в нее и стремительно поползли по древку, пытаясь дотянуться до Первого Корня. Лиэн, державшийся за развилку, теперь мог сжечь ими только самого себя.
Он размахнулся и швырнул сплетенную воедино связку в сторону. Посох Раэрта вонзился в щель между камнями. Рогатина воссияла ярким пламенем, пережигая державшие ее щупальца, и упала наземь.
Охотник не успел ее подобрать: отростки Древа, державшие мертвеца, отцепились от стены, отшельник рухнул на пол, и его ученик едва успел увернуться от хлестнувших воздух черных плетей. От удара с костей трупа отвалилась изъеденная тлением плоть, и со дна пещеры поднялся почти голый скелет, увитый проросшими сквозь него отростками.