Эликсир жизни
Шрифт:
В это время начал играть инструментальный ансамбль, трое рослых крепких мужчин, которым бы по их виду не в ресторанчиках на гитарках бренчать, а баржи с бревнами разгружать. Заиграли митяевскую песенку про «вино французское». Исполняли они ее не тоскливо-протяжно, а величественно-печально. «Потанцуем?», – спросила Лейла. «Да вообще-то я танцую как пьяный медведь на скользком льду», – засомневался я, но все-таки повел свою спутницу в центр зала, где уже топтались две пары. Прикоснувшись к талии Лейлы, почувствовал, что теряю олимпийское спокойствие. Она положила мне руки на плечи. Я маленько прибалдел. Когда танец закончился, она с удовлетворением отметила: «Нет, Вы не безнадежны. Давайте попробуем еще».
Лейла стала учить меня выполнять нужные фигуры. Я бестолково старался. Наконец,
«Извините, Лейла, к сожалению, мне пора», – сказал я. «Спасибо за приятный вечер», – лучезарно поблагодарила она. «Мне тоже было приятно с Вами пообщаться», – вежливенько отозвался я. Она взяла книжечку Фени со стола и положила к себе в сумочку со словами: «Большущее спасибо за книгу». «Это уже третье или четвертое спасибо за одну и ту же книжку», – усмехнулся я. Она солнечно улыбнулась. Я расплатился с официантом, мы оделись и вышли из ресторанчика.
«Викентий, а Вы дадите мне 100 рублей на такси?», – вдруг спросила она на улице. «Так Вы про это серьезно? У Вас что – совсем нет денег?», – удивился я и дал ей 500, так как сотенных в кошельке не было. «Большое спасибо. 400 рублей потом верну», – пообещала она. «Не обязательно», – буркнул я и быстро зашагал к метро.
Сладкая парочка
Как-то вечером в мою лабораторную комнату вошел щуплый старичок, седой, загорелый, обаятельный, бодрый, со светло-голубыми сияющими глазами научного фанатика. «Извиняюсь, у Вас не найдется последнего номера журнала „Оптика и спектроскопия“?», – спросил он. «К сожалению, нет. Но он есть в библиотеке», – ответил я. «Библиотека уже закрыта, а журнал нужен сейчас. А Вы, извиняюсь, оптикой не занимаетесь?» – «Как таковой оптикой нет, но использую оптические методы в биофизике». – «А я, знаете ли, занимаюсь теоретической оптикой. Позвольте представиться: Ронько, из Новосибирского академгородка. Извиняюсь, Вы не бывали там?». – «Нет, не приходилось». – «А я там много лет работал, но потом мое открытие захотел прибрать к рукам начальник, академик. Я на его уговоры не поддался, вот и вылетел с работы, извиняюсь. Теперь вот ищу место, где можно было бы возобновить изыскания». – «Хотите осесть в нашем городишке?». – «Да, интересуюсь. Только жить негде и работать. Сейчас вот деньги на исходе, а кушать, извиняюсь, надо». В это время в комнату заглянула моложавая женщина. «Заходи, Наденька, я здесь», – позвал Ронько. Женщина вошла. Она была хороша, с великолепной фигурой, зелеными глазами и длинными русыми волосами. Я подавил вздох восхищения. Каюсь: мысленно позавидовал старичку.
Мы видим только внешнее, а содержание домысливаем таким, чтобы оно подходило к форме. Мы считаем обычно, что форма это концентрированное выражение содержания. Супруги Ронько меня совершенно собой очаровали. Завязалась беседа, в ходе которой они поведали о превратностях судьбы. Их рассказ о вопиющих несправедливостях со стороны начальства и чиновников глубоко меня тронул. Правда, меня несколько удивило то, что оба научных сотрудника не смогли сходу назвать ни одной своей публикации. Я отнес это обстоятельство на его возраст и ее волнение. Хотелось им помочь. К сожалению, я не мог предложить им поработать у меня, поскольку не имел свободных ставок, а в аспирантуру оба Ронько не годились по возрасту. Я стал названивать знакомым завлабам с просьбой поспособствовать с работой бедствующим супругам. Три завлаба выразили готовность дать им аудиенцию.
Но Ронько, получив аудиенцию, почему-то отклонили все три варианта. Они снова пришли ко мне и стали вновь рассказывать свою историю. При этом несколько раз упомянули, что совсем не на что жить. Я сообразил, что они хотят занять денег, но стесняются. Зря говорят, что щедрость в кошелек не заглядывает. Заглядывает! Я сунулся в кошелек, но оказалось, что там не густо. Решил принести назавтра деньги из дома. Действовал по принципу «пусть капиталом твоим будет щедрость».
В ходе беседы Ронько стали рассыпать комплименты мне и моим книжкам, о которых, оказывается, были уже наслышаны. Комплименты – самый прибыльный вид творчества в научных сферах. Я подарил им «Фотонику» и пару сборников афоризмов. Ронько-муж заинтересованно спросил: «Хорошие гонорары платят за книжки?». Я пожал плечами: «По сравнению с нашими нищенскими зарплатами – хорошие, а по сравнению с тем, сколько на авторах зарабатывают издательства – гроши». – «А ведь у Вас две научные книжки, кажется, изданы за рубежом? Там тоже мало платят?». Я усмехнулся: «По договору должны платить 10 % с прибыли. Но проклятые капиталисты стараются капитально обжулить. И американское, и немецкое издательство мухлевали с гонорарами: указывали в посылаемой мне информации о продажах меньшее число экземпляров и меньшую цену в сравнении с реальными продажами. Когда я указывал им на несоответствие, они сначала артачились, а потом приносили извинения и выплачивали недостающие суммы. Но всё равно это деньги не очень большие; за обе книги всего 4000 долларов».
По просьбе Ронько я стал звонить об их устройстве на работу еще нескольким завлабам. При этом я стоял у телефона спиной к супругам. Случайно обернувшись, увидел, что Наденька держит в руках мою спортивную сумку, лежавшую до этого на стуле. «Ой, какая у Вас сумочка красивая!», – оживленно воскликнула она. Я удивленно пожал плечами: «Сумка как сумка». Ронько-муж вдруг спросил: «Извиняюсь, у Вас не найдется взаймы немножко денег? А то мы поиздержались и голодаем». – «Завтра принесу. А сколько надо?». – «Хотя бы три тысячи рублей». – «Нет проблем».
Назавтра, зайдя утром в институтский буфет позавтракать, я увидел там обоих супругов, уплетающих пирожные и бутерброды с красной икрой. Это не показалось мне странным; я опять оказался слеп как крот. Ронько радостно приветствовали меня и проворковали, что после завтрака зайдут за деньгами. Выйдя из буфета, я столкнулся со знакомым завлабом и стал спрашивать, не найдется ли у него свободных ставок для Ронько. «Для них – нет», – отрезал тот. И опять я ничего бы не понял, но он добавил: «Это жулики». – «В каком смысле?». – «В прямом. Ходят по институтам, рассказывают душещипательные истории и занимают под это деньги. Обдурили уже дюжину профессоров. Причем, после их визитов, у сотрудников из сумок пропадали кошельки». Вот тут я вспомнил все «странности» и прозрел. Ах, поганцы! Нищенствуют не из-за бедности, а из-за жадности.
Жадность, достигнув желаемого, жаждет утоления новой жадности. Супруги привычно зашли ко мне в комнату, улыбаясь и демонстрируя чувства искренней дружбы. Я посмотрел и подумал: «Какие мерзкие фальшивые рожи!». Ронько-муж вежливенько произнес: «Извиняюсь, Вы нам обещали помочь. А то мы бедствуем». «Супруги-близнецы: лень и бедность. Алчность – самый тяжкий вид нищеты. Когда берёте, то хотите забрать всё, с царскими палатами, а когда возвращаете, то отдаёте только хвост дохлой селедки», – жестко отрезал я. Супруги обиженно вытаращились и попятились к выходу. Я плотно закрыл за ними дверь.
Татьяна. Папа, кошелек и иконы
Это была не просто энергичная женщина, это был просто какой-то неуправляемый реактивный снаряд! Феноменальная: яркая, фигуристая, гордая, независимая, талантливая, да еще и кандидат наук. Натуральная блондинка. Прилично знала английский и немецкий. Кроме того, замечательно пела, хорошо танцевала, играла на фортепиано и гитаре. Ее красная кофточка будоражила мою кровь (на женщину в красном быки и мужчины реагируют примерно одинаковым образом).