Элис. Навсегда
Шрифт:
Эстер, по своему обыкновению, разрывается между желанием показать, какая она хорошая мать («Умница, Тоби! Как ловко ты все нарезал!»), и гораздо более сильным стремлением проводить как можно больше времени подальше от сыновей.
– Наверное, я слишком нервная, – начинает она пьяные откровения со мной, сидя рядом на софе (после нескольких «сухих» праздников Чарли теперь всегда привозит с собой солидный запас спиртного), пока мальчики бегают на игровой площадке в деревне, – но ты даже не представляешь, как же они меня достали! И я сама во многом виновата.
Очевидно, что Эстер недавно прочитала очередную книжку
– У меня выработалась привычка во все влезать самой. Но мальчишки дерутся между собой, и не надо вмешиваться. Они должны научиться сами разрешать свои разногласия. Мы с Чарли приняли твердое решение, что теперь будем наблюдать за ними только со стороны.
И действительно, когда после чаепития Руфус и Тоби затевают свару из-за последнего оставшегося на блюде шоколадного Санты, Эстер спешит удалиться в ванную, а Чарли склоняется над праздничным кроссвордом в «Телеграф» и ни на что не реагирует.
Шумный скандал, кажется, будет продолжаться бесконечно, но мама вовремя включает телевизор.
Каждый год в такие дни я с особой остротой ощущаю свои недостатки и понимаю, сколь многого лишена в жизни. И хотя на сей раз все иначе, я получила повышение, у меня есть свой секрет (о котором я непрестанно думаю, наслаждаясь им как экзотической сладостью), для своей семьи я остаюсь все той же прежней смешной Фрэнсис. Скованной. Предсказуемой. И, возможно, немного невезучей.
По возвращении из Бидденбрука Лоренс в качестве запоздалого подарка преподносит мне небольшой чернильный рисунок в красивой рамке с пейзажем Хэмпстед-Хита. Настроение после праздника у него неважное. Дети решили, что будет здорово провести его иначе, чем прежде, и в итоге почти все время проторчали в гостях у друзей. Но, по признанию Лоренса, он знал заранее, что это Рождество получится грустным.
А вот у меня на работе все вроде бы очень хорошо. У нас выходят по-настоящему интересные полосы, и Мэри мной довольна. Когда во время очередной церемонии вручения Сандерлендской литературной премии меня представляют Малкому Азарии, я не упоминаю о своем знакомстве с Кайтами. Вместо этого я предлагаю ему сотрудничать с «Обозревателем», и он действительно начинает иногда пописывать для нас рецензии. Теперь на разных приемах и презентациях ко мне подходят незнакомые личности: издатели, специалисты по рекламе, журналисты. У меня быстро растет список контактов, в которых я, впрочем, разборчива. А главное, появляется чувство, будто я важная часть этого мирка, я здесь своя, меня приняли в узкий круг и уважают, причем заслуженно.
Однако я прекрасно понимаю, как непрочны все связи и репутации, а потому не придаю особого значения прихотям своей фортуны.
Иногда в очереди к чайной тележке или в лифте я оказываюсь рядом с Сашей из отдела мод, и она рассказывает мне об Оливере. Теперь он сотрудничает с ночным артистическим шоу на одном из каналов спутникового телевидения, ведет свой блог в Интернете, и, вероятно, скоро подпишет договор на книгу.
– Передавайте ему мои самые лучшие пожелания, – говорю я, и Саша обещает их передать, но я-то знаю, что если эти двое когда-либо и упомянут мое имя, то лишь шутки ради за выпивкой в баре.
Ну и черт с ними!
Приближается годовщина гибели Элис. Лоренс никогда больше не поднимает в разговорах со мной эту тему,
И хотя он никогда и ни в чем не упрекает меня вслух, все же ясно дает понять, что бестактно заводить с ним подобные разговоры, и это воспринимается им как проверка мной его лояльности. Я же не исключаю, что его восприятие вполне соответствует действительности.
– Ты не будешь возражать, если я это надену? – спрашиваю я однажды утром, появляясь перед Лоренсом в длинном шерстяном свитере поразительного цвета, напоминающего густо-красные чернила. – Я нашла его в платяном шкафу, но не хотела бы брать без твоего согласия.
– Мне безразлично.
Но когда я хочу надеть этот свитер еще раз, то обнаруживаю, что Лоренс избавился от вещей Элис, хранившихся в гардеробе, в выдвижных ящиках стенного шкафа или висевших на крючках в прихожей. Исчезла и вся ее обувь – туфли на высоких каблуках с яркими стельками, туристские башмаки, плоские «лодочки» в серебристых, бронзовых и черных тонах, резиновые сапоги с остатками высохшей грязи на подошвах. Из ящичка в ванной пропал миниатюрный городок, который образовывали тюбики с кремом для лица и рук, баночки с мазями и гелями, блестящие хромом цилиндры с тушью и губной помадой. Ничего не осталось.
Тонкий шелковый халат устричной окраски не свисает больше с вешалки на двери.
И я не знаю, как мне реагировать на это. Должна я испытывать благодарность, что не приходится постоянно наталкиваться на следы прежней жизни Лоренса? Или же мне следует обидеться, поскольку он явно не желает давать мне пользоваться ее вещами? Значит, я их недостойна? Как себя повести? Сразу и не поймешь.
– Я вижу, ты провел генеральную уборку? – замечаю я за ужином.
Ее сделала миссис Кинг по его просьбе, отвечает Лоренс. Что-то выбросили, кое-что отнесли в благотворительные организации, а ювелирные украшения положили в банковскую ячейку на имя Полли. Кроме того, какую-то часть вещей Элис упаковали в чемодан и отнесли на чердак. То, что, как он предположил, Полли захочет взять себе.
Мне интересно, каково ему было пройти через такое, но, вглядевшись в его лицо, я молчу. Лоренс не намерен сообщать об этом, и лучше оставить его в покое. Наверное, я еще задам этот вопрос, но позднее.
Наступает траурная дата, а я даже не осмеливаюсь заговаривать о ней вслух. В тот день мы не назначаем свидания, как, впрочем, накануне или днем позже. Мне остается лишь гадать, запланировал ли Лоренс что-то вместе с Полли и Тедди.
Как я подозреваю, Тедди отпросился с работы, а Полли не пошла на занятия в колледж, чтобы они могли провести время втроем. Наверное, с утра отправились на Хайгейтское кладбище, где упокоилась Элис, а потом после неспешной прогулки по городу устроили скромный обед в «Испанском постоялом дворе». Видимо, Полли много плакала, а Лоренс не тратил слов утешения и лишь крепко обнимал ее за плечи. Тедди скорее всего пытался подавить собственную тоску и заодно немного расшевелить отца с сестрой.