Элита элит
Шрифт:
Сразу после боя я посадил роты на захваченные грузовики и отправил одну из них на восток, а другую на запад, с задачей подавить всякое движение на магистрали километров на двадцать-тридцать в каждую сторону. Впрочем, особо много целей им не попалось, хотя в паре населенных пунктов бойцы порезвились на славу. Показали немцам, что гарнизон численностью в роту недостаточен для того, чтобы считать себя способным защититься от атаки моих людей.
Это привело немцев в такое неистовство, что на следующий день над лесным массивом, в котором мы, по их предположениям, скрылись после окончания операции, весь день висело не менее трех десятков самолетов. Причем не просто висели, а остервенело бомбили каждую кочку и каждую
Мы наблюдали за всем этим издалека, из другого лесного массива…
Через два дня наконец установилась пасмурная погода; мы покинули взбудораженные, будто осиный рой, в который ткнули палку, глубокие немецкие тылы и двинулись в сторону фронта.
Пользуясь пасмурной погодой, я позволил себе несколько взвинтить темп движения, и батальон за пять дней преодолел более ста пятидесяти километров, выйдя, как выразился Головатюк, к «еще непуганому немцу». Возможно, такие темпы передвижения кому-то покажутся не слишком впечатляющими, но меня они полностью устраивали. Потому что имели очень понятную причину. И имя ей — лес.
Организованные армии не любят лес. Через лес практически не может двигаться техника, да и крупные массы людей идут сквозь него с большим трудом. К тому же, если нужно преодолеть расстояние между парой значимых точек, например между двумя населенными пунктами или населенным пунктом и, скажем, мостом через реку, то по самому удобному маршруту, как правило, уже проложена дорога. Все остальные маршруты скорее всего менее удобны, ибо, например, могут упираться в овраг, бурелом или заросли колючего кустарника.
Обороняющиеся в лесу сразу получают огромное, вплоть до десятков, а то и вообще до считаных метров, сокращение дистанции действенного огня по противнику. Для наступающих, наоборот, затруднительно пользоваться средствами огневого усиления и авиационной поддержкой. Короче, лес — место ни для боя, ни для марша. Даже контролировать лес чрезвычайно тяжело, ибо наблюдательные посты в лесу способны контролировать куда меньшее — на порядки — пространство, чем в других условиях. И чтобы надежно перекрыть наблюдательными постами и патрулями даже небольшой лесной массив, нужен такой расход сил и средств, что ни на что другое их не останется.
Но я сразу, с первого дня задумал сделать лес своим союзником. И именно в соответствии с этой мыслью и построил всю систему подготовки, почти совершенно исключив иную местность в качестве варианта для прокладки маршрутов движения.
Сначала было сложно. Не перечесть сколько раз моим бойцам пришлось вправлять вывихи ног, как много было исцарапано лиц и рук и порвано обмундирования. Мои орлы спотыкались о корни, проваливались в лесные овражки, сваливались в лесные ручьи, но мало-помалу привыкали к лесу. А лес привыкал к ним. За длинными колоннами моего батальона, идущими через чащобу, с каждым днем оставалось все меньше и меньше обломанных сучьев, растоптанных кустов, следов коленей и локтей на мягкой лесной почве. Стайки соек и галок поднимали все меньший гам, а ежи вообще перестали обращать на нас внимание. Мы чем дальше, тем больше превращались в часть леса, неотделимую от него.
Первое время на расстояние, которое по дороге мы могли бы преодолеть за час, в лесу мы тратили четыре, а то и пять часов, потом оно сократилось до трех, затем до двух. Теперь же мы были способны двигаться походной колонной по среднепересеченному лесу всего лишь немногим медленнее, чем по дороге. Поверьте, это дорогого стоит.
Если на пути колонны появлялся ручей или овраг, обход которого не удавалось быстро обнаружить, передовое охранение быстро срубало саперными лопатками с остро заточенным боковым краем пару-тройку нетолстых деревьев (с соблюдением, впрочем, всех мер маскировки) и перебрасывало через препятствие временный
Именно это и обуславливало нашу столь непонятную для немецких командиров неуловимость. Мы не создали в лесу постоянную базу, где укрывались бы после боевых операций, и которую, пусть и с трудом, но можно было бы обнаружить, а затем, окружив превосходящими силами, при поддержке авиации и артиллерии уничтожить. Мы не использовали лес для временного укрытия, чтобы потом опять воспользоваться удобной дорогой, как это делало большинство сравнимых с нами по численности групп, выходящих из окружения. Мы выходили из леса только для того, чтобы нанести удар. А потом уходили обратно, уже почти равнодушно взирая на немецкие самолеты, кружащиеся в небе и высматривающие, когда же на какой-нибудь, пусть даже маленькой, лесной, но все равно дороге появится эта проклятая русская воинская часть. Потому что не может же она идти и идти сквозь леса, да еще в отсутствие проводников. Это же просто абсурд! Лес — лишь временное укрытие. Спрятавшись в лесу, войска немедленно теряют подвижность, а это подразделение показало себя очень мобильным. Значит, надо смотреть на дороги еще более внимательно.
Но мы сделали нашей дорогой — лес. И не пожалели об этом…
А спустя еще шесть дней мы вышли к Березине.
Я дал батальону два дня на отдых и приведение себя в порядок. И на этот раз даже самый опытный воздушный наблюдатель не смог бы обнаружить ни единого следа того, что здесь, на заросшем лесом берегу реки, устроили постирушки три сотни человек.
А вечером второго дня я снова собрал оперативное совещание.
— Итак, мы сейчас находимся на территории, как славно выразился наш старшина, «непуганого немца», что, с одной стороны, очень неплохо, но с другой — мы об этой территории пока ничего не знаем. Поэтому задача номер один: добыть информацию. Следовательно…
— Нужен язык, — заявил Шкраба, за время боевых действий выдвинувшийся в почти штатные командиры разведчиков и потому приглашенный на это совещание.
— Точно. Какие будут предложения?
Мои командиры переглянулись, потом Головатюк произнес как нечто само собой разумеющееся:
— Дорога. Они же здесь еще непуганые…
Языков я получил на следующий день, причем сразу двоих. Один был поваром, и Шкраба загреб его в тот момент, когда он ехал на реквизированной у местного населения подводе с продовольственного склада, изрядно накачавшись с приятелем-кладовщиком местной самогонкой, а второй — водителем грузовика.
Машину перехватили на участке дороги, идущей по берегу реки, и, после того как оприходовали повара, загнали его в реку. А руль и приборную доску щедро оросили все той же самогонкой, отобранной у повара. Чтобы у тех, кто обнаружит грузовик, появился соблазн объяснить происшествие не нашим появлением в округе либо действиями еще какой-то схожей группы, а последствиями обыкновенной пьянки за рулем, закончившейся тем, что пьяный водитель вывалился из кабины в реку, где и утоп. А тело унесло течением.