Елизавета I
Шрифт:
Император Фердинанд был весьма озабочен судьбою своего сына, эрцгерцога. Своему послу в Англии, барону фон Бройнеру, он велел выяснить, «есть ли основания для тех порочащих честь королевы слухов, что распространяются в определенных кругах». Просто отмахнуться от них уже не представлялось возможным, ибо доносились они «со всех сторон» и «били в одну и ту же точку». Фон Бройнер, который явно страшился навсегда дискредитировать себя как дипломата — ведь если посол подтвердит, что слухи не беспочвенны, выходит, что он сам в течение долгого времени старался устроить помолвку королевского сына с падшей женщиной, — отвечал своему повелителю, что взаимоотношения Елизаветы и Дадли имеют вполне невинный характер. Но императора Фердинанда это ничуть не убедило. Переговоры
Весной 1560 года волнения по поводу Дадли перешли едва не в панику, особенно после того как он заявил, что, если проживет «еще хоть год», положение его будет «совсем не таким, как ныне». Вызов брошен, и намек недвусмысленно ясен: вскоре королева сделается лишь игрушкой в его руках. Королева Елизавета и король Роберт — это всего лишь вопрос времени.
Да, но что делать с его женой? До сих пор она уединенно жила в деревне, при дворе не показывалась и у себя придворных не принимала. Иные говорили, она болеет, другие отрицали это. Она пребывала в подавленном состоянии духа — а кто бы на ее месте радовался? — и как будто бы время от времени намекала на возможное самоубийство. Она чувствовала себя брошенной, униженной сплетнями, что пересказывает вся Европа, страшилась юной и пылкой красавицы королевы — это все понятно. Но вот вопрос — ощущала ли она, что и ей грозит опасность?
Пока Елизавета с Дадли вдали от злых языков наслаждались обществом друг друга, отправляясь что ни день на конные прогулки или на охоту, при дворе постепенно складывалось единое мнение: наверняка любовники замышляют устранить единственное оставшееся им на пути к счастью препятствие. Путем ли развода, путем ли яда, с помощью ли наемного убийцы, но от жены Дадли необходимо избавиться.
Глава 17
Гордости много у рыцаря твоего,
О Бесси, смири его, не упусти своего.
Надобно укротить надменность его.
8 сентября 1560 года Эми Дадли обнаружили мертвой, со сломанной шеей, у подножия каменной лестницы собственного дома. Роберт Дадли сделался вдовцом, и ничто теперь не мешало ему жениться на королеве.
В этот самый день, как и все последнее время, Елизавета отправилась на охоту, и почти наверняка Дадли сопровождал ее. Только накануне в письме знакомому он замечал, что чувствует она себя великолепно, свежий воздух и физические упражнения придают ей новые силы, что королева «сделалась прекрасной охотницей» и «с утра до ночи гоняется за дичью». Ей нравится быстрая езда, продолжает конюший. Нынешние лошади (правда, Елизавета «придерживает их, не давая показать все, на что они способны») кажутся ей слишком смирными, она требует прислать «настоящих скакунов» из Ирландии; никто здесь не мешает предаваться любимому развлечению, вокруг расстилаются пустынные поля.
В то лето Елизавета и впрямь наслаждалась жизнью. Всего лишь несколько недель назад она весело перешучивалась и заигрывала с семидесятипятилетним Поле, маркизом Винчестером, у него дома в Бэзинге. Маркиз оказал ей столь щедрое гостеприимство, что, право, жаль, писала Елизавета, что он так стар. Будь маркиз помоложе, заверяла она своего корреспондента, «в Англии ему не нашлось бы конкурентов» в борьбе за ее руку. Здесь, в деревне, не было косых взглядов и злых языков; даже Сесил, неизменно взывавший к разуму и совести королевы, чаще всего пребывал в Шотландии, а когда наконец появился, то обнаружил, что Дадли удалось изрядно поколебать его влияние на королеву.
Как выяснилось, Елизавета, возвращаясь с охоты, бросила испанскому послу: «Жена Роберта умерла или по крайней мере при смерти», — и попросила его объявить эту новость всем.
Де Куадра так и прирос к земле. Напрашивался только один вывод: Дадли, весьма возможно, при содействии Елизаветы, то ли сам умертвил жену, то ли нанял убийцу. На самом деле все выглядело действительно
Ну, а какова в этом роль Елизаветы? Ведь Дадли ни за что бы не пошел на такое дело, не заручившись предварительно ее согласием, — слишком близко все касалось самой Елизаветы. Да и новость вроде бы не слишком расстроила ее. Она всего лишь обронила одну фразу в разговоре с де Куадрой, а помимо того, сказала придворным (на итальянском), что леди Дадли «сломала себе шею». И все. О важных делах Елизавета часто говорила прямо, даже прямолинейно, но такая небрежность, такое бессердечие — это даже для нее слишком. Оскорбив своим романом с Дадли общественное мнение всего королевства, она теперь докатилась до настоящего преступления — благословила убийство. Этого пятна ей уже никогда не смыть.
Как ни ужасна была весть, совсем уж врасплох она де Куадру не застала. Сесил, места себе не находивший из-за безответственности Елизаветы, кроме того, всерьез опасавшийся за собственное положение, в те дни затеял с испанским послом необычно откровенный разговор.
Елизавета, начал он, в последнее время совершенно отошла от государственных дел, передав их в ведение любовнику, и это ужасно, ведь Дадли — человек глубоко эгоистичный и в делах абсолютно неопытный, не говоря уже о том, что он вызывает страстную ненависть у «всей высшей знати королевства». Королева явно намеревается выйти за него, продолжал Сесил, и в предвидении такого катастрофического поворота событий он, Сесил, всерьез подумывает об отставке. Его обращения к королеве, его призывы «вести себя достойно, жить в мире, выйти замуж» остаются неуслышанными; теперь ее ничем не собьешь с выбранного пути, и впереди всех нас неизбежно ждет «упадок страны». Далее Сесил поведал де Куадре одну любопытную вещь: Елизавета якобы «намеревается следовать по стопам отца». Не до конца, разумеется, не настолько, чтобы сознательно давать пищу сплетням и провоцировать скандалы, удовлетворяя таким образом свои личные прихоти за счет репутации. А ведь именно так и вел себя Генрих VIII, оказавшись в конце концов в центре любовного треугольника, между опостылевшей женой Екатериной Арагонской, с одной стороны, и желанной любовницей Анной Болейн, с другой.
Король Генрих, по сути, утверждал свою безграничную власть в интимных отношениях столь же решительно, сколь и в области политики. Женщины, с которыми он был связан — жены ли, любовницы, — неизменно оказывались страдательной стороной, короля же никогда и ничто не смущало, он всегда выходил победителем. Вот и Елизавета, заявляя во всеуслышание, что предпочитает остаться одинокой, отвергая одного за другим претендентов на ее руку, демонстрируя полное равнодушие к животрепещущему вопросу престолонаследия и главным образом в открытую поддерживая отношения с Дадли, стремится к тому же, чего достиг ее отец: полной независимости в интимной жизни за счет всего остального.
Прямо Сесил не высказался, но смысл его рассуждений заключался именно в этом: королева будет «следовать по стопам отца» до самого конца своего царствования. Вряд ли можно представить себе, что она вообще не выйдет замуж, а в таком случае выбор ее скорее всего падет на Дадли. Де Куадра, тесно общавшийся с королевой больше года и привыкший как к ее постоянным уловкам, так и к явной внутренней неуверенности, высказывался более осторожно. «Конечно, дело это скандальное и постыдное, — писал он в связи со смертью Эми Дадли, — однако же я совершенно не убежден, что Ее Величество сразу же выйдет замуж за этого человека да и вообще решится на такой шаг; по-моему, она все еще колеблется».