Елизавета Тюдор
Шрифт:
Своеволие и неуправляемый нрав Эссекса даже нравились Елизавете: вспышки гнева и ревности этого мальчика были так похожи на настоящую влюбленность. Муки уязвленного самолюбия и суетное тщеславие казались любовью и ему самому. Королева милостиво улыбнулась вновь появившемуся при дворе молодому лорду Маунтджою? Она подарила ему в знак расположения фигурку королевы из своих шахмат и тот с гордостью носит ее на цепи? «Я вижу, теперь каждый дурак может попасть в фавор», — процедил сквозь зубы оскорбленный Эссекс, и оба молодых человека немедленно потянулись за шпагами (после дуэли, стоившей графу нескольких капель крови из царапины на руке, они станут близкими друзьями). Государыня по-прежнему оказывает милости Рэли? Граф, не долго думая, решает оставить Англию и снова вернуться воевать в Нидерланды. Возможно, в пути ему уже рисовалась картина его собственной героической гибели и слезы неблагодарной госпожи, но на полпути его нагнал посланный ею Роберт Сесил и вернул беглеца домой. Романтическому воздыхателю ничего не оставалось, как превращать свои горестные вздохи в элегии и преподносить их королеве. Она бывала тронута и заверяла «милого Робина II» в том, что конечно же любит его. Эссекс мрачно лелеял свои печали и обиды. В стихах он как-то уподобил себя отверженной пчеле, которая одна из всего роя не наслаждается ароматом розы и белого
Трудно не узнать Эссекса этих лет в прелестной и самой поэтичной миниатюре Николаса Хиллиарда, изображающей тоскующего влюбленного среди роз. Хотя имя позировавшего художнику молодого человека осталось неизвестно, сходство его лица с другими портретами молодого графа поразительно. Все символические детали, которыми обильно насыщена эта миниатюра, указывают на то, что страдающий юноша болен любовью к королеве. Он одет в ее цвета: белый — символ девственности и черный — символ постоянства. Левую руку он прижимает к сердцу, там, где вьются белые цветы шиповника — одного из двух ее официальных цветков-атрибутов. Наконец, надпись на миниатюре делает сходство загадочного влюбленного с Эссексом еще более очевидным: «Dat poenas laudata fides» («Моя прославленная верность причиняет мне страдания»). Возможно, миниатюра предназначалась в подарок Елизавете и должна была пробудить в ней ответную страсть. Ах, если бы только ему не мешали другие! Ибо в это же самое время и Рэли заказал свой портрет в чернобелой гамме, и если Эссекс клялся в любви к Елизавете-Шиповнику, то сэр Уолтер — к королеве-Луне. Он поместил лунный серп в левом верхнем углу портрета, чуть выше надписи: «Любовь и доблесть».
В последнем тридцатичетырехлетний Рэли превосходил своего двадцатидвухлетнего соперника. В год Армады, когда капитан Рэли сражался с испанцами, Елизавета не отпустила Эссекса от двора, как обыкновенного мальчишку. Возможно, она просто боялась его потерять: в горячке боя он был склонен подвергать себя неоправданному риску. Но граф был в бешенстве. В следующем году он взял реванш, без разрешения сбежав в Плимут к адмиралам Дрейку и Норрису, собиравшимся в рейд к берегам Португалии. Она в ту пору оказалась присоединена к Испании, и в Англии нашел пристанище португальский принц Дон Антонио, считавшийся претендентом на португальский престол, который и должна была вернуть ему затевавшаяся экспедиция. Посланцы королевы снова мчались за Эссексом вдогонку, но он успел погрузиться на корабль и выйти в море раньше остальной эскадры. Молодой человек бежал от королевы в погоне за фортуной, чтобы, поймав удачу, с ее помощью крепче привязать к себе все ту же Елизавету. По здравому размышлению можно было бы остаться дома и интриговать при дворе, но граф предпочел бравировать под Лиссабоном, вызывая любого испанца на поединок во имя своей госпожи. Это продолжалось до тех пор, пока дама сердца не потребовала его возвращения в таких выражениях, что молодой искатель приключений был вынужден подчиниться. Возможно, чтобы утешить его, и осознавая, что первый среди английских аристократов граф Эссекс далеко не богат и потому рискованные экспедиции всегда будут привлекать его как возможность раздобыть деньги, Елизавета в 1590 году сделала ему поистине королевский подарок — монополию на торговлю в Англии заморскими сладкими винами, которой раньше владел Лейстер. Молодой граф заменил его и здесь.
Сам же он страстно желал быть незаменимым везде и во всем: на военной службе, в государственном управлении, в организации придворных развлечений и турниров. Удивительно, как королева умела заставить своих фаворитов проявить все свои способности и поставить их на службу делу. Эссексу, обладавшему широкими связями при иностранных дворах и отличным знанием языков, она предназначила внешнеполитическое поприще: с помощью своего друга и секретаря Фрэнсиса Бэкона он вскоре стал курировать дипломатические отношения с Нидерландами и Францией и вел государственную переписку с этими странами. Порывистый юноша на глазах превращался в государственного деятеля. В 1591 году королева отправила его во главе четырехтысячной армии во Францию на помощь Генриху Бурбону против Католической лиги. Соседей по-прежнему раздирали религиозные распри, и Англия не могла не вмешаться на стороне гугенотов, тем более что Испания активно поддерживала французских католиков. Английский корпус, базировавшийся в Нормандии, ничего существенно не изменил в ситуации, но Эссекс прославился среди французов личной храбростью и в то же время обходительностью. Генрих и его сестра Екатерина Бурбон величали его «кузеном и дорогим другом» и всячески превозносили в письмах к королеве Елизавете. Против всех ожиданий, она не была рада такому успеху своего любимца в глазах другого монарха. Королева запретила Эссексу принимать от Генриха знаки воинского отличия и выразила недовольство тем, что в этой кампании он как командующий произвел в рыцари двадцать одного дворянина. Чужая слава и то, что граф становился патроном большого числа молодых людей, вызывали у нее ревность. У ее подданных не должно было быть иной госпожи и покровительницы кроме нее самой.
В начале 90-х годов ее отношения с Эссексом дважды омрачались неприятными инцидентами. Один носил политический характер, другой — глубоко личный, и неизвестно, который ранил ее сильнее. В Амстердаме вышла книга некоего Долмена (английская разведка полагала, что за ним стоят отцы-иезуиты), посвященная проблеме престолонаследия в Англии после смерти королевы Елизаветы. В стране эта тема по-прежнему оставалась табу. Острота вопроса не притупилась после казни Марии Стюарт, так как Елизавета пребывала уже в преклонных годах, но решительно отказывалась определить своего преемника на троне. Поскольку католические фанатики не оставили мысли убить ее, такое упорство казалось более чем опрометчивым. Книга была неприятна Елизавете по многим причинам: потому что напоминала ей о возрасте и скорой смерти, потому что автор называл законной претенденткой на английскую корону испанскую инфанту и не в последнюю очередь потому, что вредная книга оказалась официально посвящена графу Роберту Эссексу. Он и сам был поражен этим неожиданным посвящением и считал это происками иезуитов, решивших скомпрометировать его в глазах королевы. Тем более что его агенты незадолго до этого сыграли важную роль в раскрытии так называемого дела Лопеса — очередного испанского заговора с целью убить Елизавету. Он, разумеется, легко оправдался — ни один человек в Англии не заподозрил бы в графе нелояльного подданного. Но семя сомнения было заронено в душу королевы: Елизавете напомнили, что он — потомок Плантагенетов и популярный политический деятель, имя которого упоминается в связи с ее возможной кончиной. Понадобилось всего несколько лет, чтобы это семя дало горькие всходы.
Другая обида была нанесена королеве его браком, о котором стало известно
Мир между тем вступал в 90-е годы, королева Елизавета — в свой шестой десяток, а Англия и Испания — в третье десятилетие необъявленной войны. С этой странной войной все давно сжились, и уже выросло не одно поколение протестантов-англичан, с молоком матери впитавших убеждение, что испанцы — их заклятые враги. Тем не менее собственно военных действий, которые могли бы всерьез угрожать той или иной стороне, со времени гибели Армады не велось, хотя периодически и возникали панические слухи о подготовке нового испанского флота. Лишь отдельные столкновения где-то далеко на просторах океана и нечастые теперь пиратские рейды заставляли конфликт тлеть. Англия, подобно мирному муравейнику, жила своими заботами и деловой суетой, и только неутомимая каста муравьев-солдат по привычке рвалась воевать. Они были так запрограммированы и ничего другого не умели. Для дворян, чьи поместья были давно проданы за долги, для аристократов, веками воспитывавшихся в идеалах рыцарской чести и воинского служения, для джентльменов с западного побережья, превратившихся в профессиональных пиратов, война с ее трофеями и «призами» была призванием и средством к существованию. Они были готовы драться с испанцами когда угодно, где угодно и сколько угодно. Гордые, воинственные и вечно опутанные долгами, они могли вызвать сочувствие, а порой и насмешку. Великий комедиограф Бен Джонсон вывел в одной из своих пьес такого лихого капитана, собравшегося «уничтожить всех испанцев с помощью одной его дворянской персоны». Его план был незамысловат: он и десять его друзей вызывают на поединок десятерых идальго и убивают их, потом еще десятерых, потом еще — и так до полной победы над Испанией. Обиженные этим шаржем прототипы подали на драматурга в суд.
Среди них были и настоящие герои, убежденные сторонники протестантского дела, но 90-е годы не были благоприятны для их предприятий. Зимой 1595/96 года легендарные адмиралы Хоукинс и Дрейк отправились в очередной налет на побережье Карибского моря, из которого им не суждено было вернуться. За прошедшие годы испанцы многому научились: их береговая линия и форты оказались хорошо укреплены, а «серебряные» флоты ходили теперь с сильными военными конвоями. Англичанам не удалось захватить, как они планировали, Пуэрто-Рико, не досталось им и другой добычи. К осени оба адмирала подхватили лихорадку. Первым умер Хоукинс. Дрейк промучился в своей каюте до января. 28 января он потребовал принести свои боевые доспехи, облачился в них и умер как настоящий воин. Его тело, завернутое в Георгиевский флаг, моряки опустили в волны у Пуэрто-Белло. Ушел еще один из великих елизаветинцев, творивших вместе с королевой ее эпоху.
Их смерть требовала отмщения, а сердца молодых героев жаждали славы, которой были овеяны их предшественники. Эссекс, разумеется, не был исключением. Он стал душой плана нового налета на Кадис, который должен был стать возмездием испанцам, а также принести добычу и славу. Его поддержали адмирал Ховард, последний из героических елизаветинских стариков, и Уолтер Рэли. На время два фаворита оставили распри ради общего дела; как ни странно, только война могла сблизить их. Елизавета не одобряла этой затеи. Она, как всегда, думала о расходах и не собиралась давать ни пенни. Кроме того, ей не хотелось ворошить угли в костре и снова раздувать конфликт. Фавориты в один голос убеждали ее, суля большую добычу и подъем международного престижа. Неохотно она согласилась и оторвала от себя пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Эссекс, забыв об усталости, снаряжал экспедицию; казенных денег не хватало, и он вложил свои: «Я не тронул ни пенни из денег Ее Величества и потратил огромное количество своих. Я плачу жалованье пяти тысячам солдат, поддерживаю всех нуждающихся офицеров и капитанов. Сам я делаю гораздо больше, чем положено и оплачивается по должности, мои друзья, мои слуги, все, кто последовал за мной, забыли об отдыхе… И все же я не услышал ни единого слова поддержки или благодарности».
В июне 1596 года эскадра с большим десантом, которым командовал Эссекс, двинулась к берегам Испании, направляемая Ховардом и Рэли. Кадис оказался и на этот раз легкой, но незначительной добычей, которой хватило лишь на выплату жалованья солдатам и матросам. Пробыв несколько дней губернатором покоренного города, Эссекс очаровал своей обходительностью местных дам и население в целом. Один испанец писал о нем: «Рассказы и мнения о графе здесь таковы, что все без исключения говорят о нем только хорошее». Пожалуй, единственным приобретением для Англии в результате этого рейда стала ценнейшая коллекция испанских книг, которую Эссекс за неимением другой добычи увез из Кадиса (ныне они хранятся в Бодлеянской библиотеке в Оксфорде). Как и следовало ожидать, разочарованные итогами экспедиции, ее предводители перессорились и, не сумев договориться о дальнейших действиях, решили вернуться домой. Если бы они задержались в Кадисе еще ненадолго, огромная добыча сама приплыла бы им в руки: испанский флот с серебряными слитками вошел в порт сразу после их ухода. Тем не менее возвращение героев было триумфальным — они вновь воспламенили национальные чувства. Лавры в основном достались молодому и прекрасному Эссексу, так как ни Ховард, ни Рэли не были популярны в народе. Графа же Лондон встречал как античного триумфатора, величая его «английским Сципионом», «мечом Англии», посвящая ему баллады. «Прекрасный лорд, даже в воинственном гневе прекрасный», — пели придворные дамы под аккомпанемент лютен популярную песенку. На гребне славы он произвел в рыцари тридцать семь человек.