Эльмолин
Шрифт:
Медленно затухал красно–желтый огонь в конце тропы. «Пипа Рупа!» позвала Сибилла.
Та не ответила.
«Выйди из шара, Пипа Рупа!»
«Нельзя». Услышала ли это Сибилла? Или она это подумала?
«Нам нельзя выходить из шара. Каждый должен оставаться самим собой: мы, ты и твои родители. Гауни выбился. Не он сам, а его родители, уже давно. Посмотри, что теперь с ними стало».
«У них тоже был шар?»
«Был. Неважно теперь, какой это был шар. Они должны были в нем оставаться. Но они выбились. Кто выбивается из своего шара, тот пропал».
Видение еще раз вспыхнуло, покачнулось, уплывая, и исчезло в черноте лестничной клетки. И снова
Узкая полоска света, острая, как лезвие только что наточенного ножа, скользнула на лестничную площадку из–за неплотно закрытой двери. Это была дверь в квартиру Гауни, возле которой Сибилла остановилась. Она испуганно повернулась на каблуках и взглянула на щель, из которой падал свет. Странный свет. Он ее чуть насквозь не разрезал! Он режет! Почему свет режет? Потом она успокоилась и даже удивилась: чего бояться? Просто дверь в квартиру Гауни приоткрыта. Вот виден освещенный коридор, а вот молодая и красивая мама Гауни стоит в дверях и подзывает ее к себе пальцем с золотым колечком.
«Добрый вечер, фрау Фанглингер», поздоровалась Сибилла.
При этом она подумала, что золотые браслеты на руках фрау Фанглингер должны издавать точно такой же легкий звук, что и монеты в косах Пипы Рупы. А великолепный бриллиант на ее пальце испускает такие же сверкающие лучики, что и звезды в комнате Сибиллы, когда им весело. И пахло от мамы Гауни прекраснейшими цветами, совсем как в оранжерее, а из квартиры исходил аромат табака, напоминающий о вечно дымящейся трубке Пипы Рупы.
«Входи, Сибилла», любезно сказала мама Гауни, прервав ее размышления. И раскрыла дверь так широко, будто Сибилла была раз в пять толще, чем на самом деле.
Но Сибилла будто прилипла к порогу. Она опять подумала: здесь тот же золотой перезвон, что внизу, у Пипы Рупы, и украшения сверкают совсем как игрушечные звезды. Здесь пахнет цветами, как у нас наверху, и куревом, как у Пипы Рупы. Так что же мешает мне войти? Почему мама Гауни стоит в самой середине, в мертвой середине между низом и верхом?
«Заходи, пожалуйста», еще раз предложила мама Гауни.
Сибилла решила, что следует принять приглашение и войти. Фрау Фанглингер так любезна. И притом здесь живет Гауни — друг, которого она не собирается терять, который научил ее превращать обычный рынок в сладкую ярмарку. А она так и не научила его летать, хоть и пообещала.
«Добрый вечер», повторила Сибилла и послушно переступила порог.
«Снимай обувь!» Это было первое, что она услышала. И крикнул это ей Гауни, ее друг. При этом он не шутил и не сердился, он просто крикнул. Как будто это обычное дело: так всегда гостей встречают. Он играл во что–то в своем углу и не собирался оттуда выходить. Только растянул губы в улыбке и добавил: «У нас так принято».
Сибилла сняла сандалии и оказалась босиком на голом паркете. Она стояла в своем желтом накрахмаленном платьице, опустив руки, и пышная юбка расходилась вправо и влево двумя острыми углами. Мысли молчали. Им лучше было помолчать, потому что здесь говорило все. Здесь все просто кричало: вещи, мебель, картины, портьеры, тяжелые ковры на стенах и под ногами.
Хрустальная люстра под потолком кричала: Взгляни на меня! Не смотри по сторонам! Cмотри, как я сверкаю, какой изливаю свет: он играет всеми цветами радуги! В твоих локонах вспыхивает бледно–зеленый отблеск, щеки загораются румянцем, а каким ярким становится твое жалкое платьице!
Я здесь! старалось прекричать ее зеркало. Не позволяй другим увлечь тебя. У
Нет! кричали картины. Это все ничто. Смотри на нас: мы — благороднейшее искусство всех времен! Мы созданы сотни лет назад художниками холодного севера и жаркого юга. Наша родина — Италия и Фландрия. Подойди, побудь с нами.
А мы летаем! ликовали шторы из воздушной ткани. Ветер играет нами! Подойди поближе!
Брось ты эти занавески, солидно сказали кресла. Мы тебя приглашаем. Садись, погрузись в мягкий зеленый бархат, помечтай, поспи или подсчитай, сколько ты сегодня приобрела вещей.
В одном из этих кресел отдыхал отец Гауни. Он курил трубку и, несмотря на то, что рядом с ним стоял красивый светильник кованого железа, не читал ни книги ни газеты.
Сибилла стояла босиком на мягком персидском ковре. Ее ступни приятно утопали в длинных волокнах. Ковер был расписан странными ползучими растениями, геометрическими фигурами, птицами, беспорядочными линиями. Сибилла не могла на них наглядеться. Но что это? Ползучие усы растений медленно превращались у нее на глазах в водные потоки, геометрические фигуры — в озера. Под ногами стало холодно и сыро.
Сибилла в замешательстве шагнула в сторону, но оказалась на жесткой неровной почве. Теперь ей в ступни вонзились мелкие камешки и осока.
Госпожа Фанглингер пригласила ее к столу и начала мило расспрашивать. Сибилла была рада сесть на стул: теперь она могла поднять ноги и таким образом незаметно спастись от противной сырости, и никто этого не заметит.
Когда перед ней оказалось блюдо со сластями, Сибилла решила еще раз потрогать ковер под столом. Она вытянула ступню и кончиками пальцев потрогала высокий ворс. Теперь ощущение было таким, будто она просто ступила в лужу. Она ошеломленно вскочила и, отбежав к стене, встала на полосу паркета. Она смотрела огромными глазами, как ползучие растения сплетались вместе, образуя реки. Местами потоки выходили из берегов, сливались с лужами и болотами. Вокруг болот повсюду рос старый желтый камыш. Большая река, медленно расширяясь, протекала мимо Сибиллы. Гауни и его родители оказались по другую сторону реки. Сначала они просто стояли, потом с самодовольным видом подошли к невысокому холму и уселись там на большой чемодан, разбухший от драгоценностей. Вода прибывала и устремлялась к Сибилле. Вот она перекинулась через линию берега и угрожающе подступила к ее ногам. Сибилла готова была кричать! Она вскинула руки, ища помощи. Если бы здесь был мост! Птицы, сидевшие на берегу, были смыты потоком и из последних сил били крыльями по воде. Где же мост, сходни…?
Но через эту реку не было моста.
Медленно исчезала эта картина. Река съежилась. пересохла, над ней снова протянулись, переплетаясь, усики ползучих растений. Птицы спокойно расселись на ковре строго в тех местах, где их выткали. Все было сухо. Теперь Сибилла снова ощутила необычайно приятный запах.
«Извините, пожалуйста», сказала Сибилла и уселась, слегка побледневшая, на свое место.
«Ты, наверное, хочешь рассмотреть весь ковер?» господин Фанглингер улыбнулся.«Это чрезвычайно дорогая, редкостная и старая вещь. Но в прекрасном состоянии. Это иранский ковер ручной работы. Птицы в цветочном орнаменте. Здесь имеется множество символов, которые в наше время встречаются крайне редко. Все эксперты сходят с ума от этого ковра, музеи готовы его купить. Но мы не отдаем».