Эльнара. Дочь лекаря

Бек Кора

Между тем, Пехлибей убыстрил свой темп. Его безумно притягательный ствол уже не скользил в нежной расщелине, а вонзался в нее такими сильными и крепкими ударами, что Фарида стонала, не переставая.

– О, мне кажется, я этого не выдержу: слишком сильно, слишком сладко и слишком много для такой маленькой женщины, как я! Мой господин – самый непревзойденный мужчина на свете, я люблю его очень-очень! – мысли стремительно неслись одна за другой: Но как же ошибаются все вокруг! Одни мечтают о величии, другие стремятся к богатству, третьи заняты поиском истины, а ведь все это – пустая суета сует. Любовь – вот, что главное в жизни!

Ее изнемогающая от страсти вульва

бешено пульсировала, любовные соки текли рекой, а Пехлибей не прекращал свой натиск. Острый длинный кинжал превратился в могучий меч, ненасытно и хладнокровно вонзавшийся в утомленную до предела плоть. Обессилевшая Фарида умоляла о пощаде. Возлюбленный великодушно внял ее мольбам, и после нескольких, особенно сильных и сладостных ударов, залил расщелину, впервые познавшую мужскую мощь, обильной густой спермой.

Несколько минут влюбленные молча лежали, пытаясь прийти в себя. Потом Пехлибей, ласково прижав к себе любимую, поцеловал ее долгим и нежным поцелуем. Фарида, испытавшая доселе неведомое, головокружительное чувство полета, отрешенно молчала, не в силах осознать окружающую действительность. Ее прекрасное тело все еще вздрагивало в сладострастных судорогах, а воображение упивалось восхитительной картиной бездонного темного неба с загадочно мерцающими звездами, где парила ее душа, познавшая чудо из чудес.

Пехлибей продолжал дарить ей легкие, исполненные трепетной любви поцелуи, и возлюбленная очнулась. Из ее дивных глаз покатились светлые слезы ни с чем не сравнимой радости от пережитого чувства единения и абсолютной гармонии.

– О, господин мой, ты сделал меня счастливейшей из смертных, да хранит тебя Всевышний!

С этими трогательными словами в порыве искренней благодарности она припала к стопам любимого, покрыв их бесчисленными горячими поцелуями, прижимаясь к ним лицом, вдыхая их непередаваемо – родной запах.

– Любовь моя, ты – лучший из лучших, позволь мне придать твоему могущественному орудию его первозданную чистоту и свежесть!

Не дожидаясь ответа, Фарида склонилась над мужской гордостью Пехлибея и с явным наслаждением принялась облизывать ствол от самого основания до чудесной головки, обладавшей особенно сладким вкусом. Она долго не могла оторваться от уздечки, восхитившей ее своей удивительной нежностью, а когда познала сладость маленькой дырочки, расположившейся на самом почетном месте спесиво важной головки, никак не могла решить, что же всего вкуснее.

Пехлибея, возлежавшего на высоких подушках, терзали два противоположных чувства: наслаждения и возмущения. С одной стороны, нежные умелые ласки милой были ему очень приятны, но с другой, он не мог понять, где она этому успела научиться: юная дева, которую он этой ночью лишил невинности? Словно бы почувствовав его сомнения, Фарида оторвалась от занятия, доставлявшего ей большое удовольствие, и растерянно посмотрела на любимого, пытаясь понять, что вызвало его неудовольствие, потом лукаво улыбнулась и, взмахнув пушистыми ресницами, нежно произнесла:

– Господин мой, дозволь напомнить, что твою жену, навеки преданную тебе душой и телом, готовили в жены шахзаде. Отец очень хотел угодить наследному принцу, поэтому специально для меня нанял одну старую китаянку, обучившую твою рабу кое-каким премудростям любви. Я чиста перед тобой, как утренняя роса, светоч глаз моих!

– Я верю тебе, моя благонравная, моя глубоко любимая жена. Хорошо, что ты это сказала, но больше не напоминай мне о шахзаде, пусть прошлое останется в прошлом! Я люблю тебя, радость жизни моей!

Пехлибей прижал возлюбленную к груди, впился в жаркие уста

и прошептал:

– О, какой необыкновенный вкус у твоих губ!

– Они пахнут тобой, лучший из лучших, – скромно потупила свой взор мудрая жена.

Раскрасневшаяся после любовных игр, Фарида была похожа на только что распустившийся, прекрасный цветок. Ее нежные, чуть впалые щеки соблазнительно алели, дивные черные глаза призывно блестели, а вишневый чувственный рот был слегка приоткрыт, подобно райским вратам, в которые далеко не каждому дозволялось войти. «Эта неземная краса принадлежит мне. О Аллах, что еще нужно смертному для счастья?» – восхищенно подумал Пехлибей, ощущая нестерпимое желание, и нетерпеливо сминая под себя податливое женское тело. Он набросился на Фариду с такой страстью, словно между ними ничего еще и не было. А она, блаженствуя под тяжестью большой плоти, которая сама по себе уже приводила ее в сильное возбуждение, счастливо улыбалась и все теснее прижималась к любимому и очень родному человеку.

За окном забрезжил рассвет. Начинался новый день.

Возвращение на родину

Спустя десять дней после таинственного исчезновения дочери Сатар-визиря, его воины по приказу грозного вельможи, словно шакалы неутомимо рыскавшие по всей стране, пытаясь выйти хоть на какой-то след, обнаружили у берегов одной небольшой, но очень неспокойной горной реки перевернутую лодку, над которой подобно белому стягу развевалось зацепившееся за кормовую часть тонкое женское покрывало, в уголке которого золотистыми нитками было вышито имя «Фарида». На дне старенького суденышка, в расщелине, образовавшейся между потемневшими от времени и сырости досками, забился мужской головной убор – невысокий, округлой формы, изготовленный из черного бархата, и украшенный по краям затейливым орнаментом из серебристой парчи, какие обычно носили уроженцы Центральной Азии.

Ни у кого не осталось ни малейших сомнений в том, что дочь персидского визиря, по слухам, не желавшая выходить замуж за шахзаде, решила наперекор законной воле родителя сбежать с излечившим ее хоршикским лекарем, однако беглецов на опасной даже в ясные дни реке, не говоря о сильнейшем урагане, свирепствовавшем предыдущей ночью в стране, постигла неудача. К вечеру печальная весть облетела всю Персию. Сатар, дабы избежать гнева падишаха, старался как можно реже появляться при дворе.

Тем временем счастливые молодожены продолжали находиться под гостеприимным кровом сестры Саида Зейнеп. Именно хозяин караван-сарая, немало чего повидавший на своем веку, предложил влюбленным инсценировать их гибель, чтобы впоследствии облегчить переход через границу. Идея удалась, но осторожный Саид выжидал еще двадцать дней, прежде чем снарядить молодых в дальнюю дорогу. Пехлибей с Фаридой присоединились к торговому каравану, направлявшемуся на Кавказ, вместе с которым они могли бы добраться до Ирака, и уж там, оказавшись в относительной безопасности и положившись на волю Всевышнего, продолжить свой путь в Азию, пролегавший через разные страны, большие и малые города, множество селений, через величавую и почти пустынную степь.

Прощаясь, Саид хитро взглянул на светившуюся от счастья Фариду и, обратившись к другу, вполголоса произнес:

– Женщина, особенно на Востоке, где всегда умели по-настоящему любить и ценить любовь, в первую очередь является женщиной. Это потом она дочь знатного вельможи или даже самого падишаха, поскольку для нее ее женское счастье всего важнее. Ради любви, если понадобится, пылкая дочь Востока, не задумываясь, пойдет хоть на край света. Я говорил, Пехлибей, что у тебя все получится!