Эмансипированные женщины
Шрифт:
Пан Бронислав махнул рукой и бросил, зевая:
— А вы уже ищете себе посредников… То Згерский, то Норский! Сольские тоже, наверно, дрянь, раз поддерживают знакомство с такими прохвостами.
Пани Коркович покраснела.
— Послушай, — сказала она, — если ты еще хоть слово скажешь о пане Згерском, я прокляну тебя! Умница, человек со связями, наш друг!
— Друг, потому что всучил старику, черт знает зачем, три тысячи за двенадцать процентов. Смешно сказать, Коркович занимает деньги и платит двенадцать процентов.
— Это
Несколько дней Норский не показывался у Корковичей. Зато Мадзя навестила Дембицкого и вернулась от старика взволнованная.
Увидев на глазах гувернантки следы слез, пани Коркович спросила у нее с притворным безразличием:
— А пан Норский был у Дембицкого?
— Да… — вспыхнула Мадзя. — Мы говорили о пани Ляттер. Он сказал мне, что из Америки приезжает его отчим с семьей.
— Какой отчим?
— Второй муж пани Ляттер. Он служил в армии Соединенных Штатов, а сейчас не то промышленник, не то торгует машинами.
Многоречивость Мадзи не понравилась пани Коркович.
«Эта кошечка что-то скрывает! — думала она. — Не плетет ли она интриги против нас? Панна Бжеская строит нам козни, да еще у Дембицкого, племяннице которого я позволила заниматься у нас! О, людская неблагодарность!»
От большого ума заподозрила пани Коркович Мадзю в интригах. И все же, чтобы обеспечиться и с этой стороны, она решила устроить званый вечер и послала мужа с визитом к Норскому.
— Ну как, Норский придет?
— Отчего же не прийти? Кто не придет туда, где хорошо кормят!
— Э, Пётрусь! Ты что-то настроен против Норского. Это такой прекрасный молодой человек! Того и гляди станет зятем Сольского.
— Но прохвост, видно, изрядный! — прокряхтел пан Коркович, с трудом стаскивая тесный башмак с помощью снималки, которая имела форму олененка.
— Что с тобой говорить! — сказала супруга. — Человек ты порядочный, но дипломатом не будешь…
— Пхе! Наградил меня господь таким Меттернихом в юбке, что на две пивоварни хватит!
Глава пятая
Званый вечер с героем
Во второй половине октября, в первую же субботу, залы Корковичей запылали огнями. Лестница была устлана коврами и уставлена цветами, прихожую наполнили лакеи во главе с Яном, гладко выбритым и наряженным в темно-синий фрак, красный жилет и желтые панталоны.
— Сущая обезьяна со счастливых островов! — проворчал, глядя на него, пан Коркович.
— Мой милый, не говори только этого вслух, а то все увидят, что ты лишен вкуса и выражаешься, как простой мужик, — ответила ему супруга.
Около одиннадцати часов вечера собралось человек шестьдесят гостей. Это были большей частью семейства богатых горожан: пивоваров, купцов, ювелиров, каретников. Дамы в шелках и
Молодые фабриканты и купцы сразу направились в курилку, чтобы там посмеяться над учеными барышнями и поэтами, у которых и штанов-то нет. Наконец папаши, народ толстый и важный, которым фраки пристали, как корове седло, окинули угрюмым взором своих благоверных и дочек и, натыкаясь на каждом шагу на золоченую мебель, перешли в игорные комнаты, к карточным столам.
— Княжеский прием! — сказал каретник винокуру. — Плакали сотенки.
— Не хватает их, что ли? — ответил тот. — Всяк себе князь, у кого деньги в мошне. Так как же, сядем? Я вот с ним, а вы с этим…
Расселись; рядом, за другими столами, устроились другие партнеры, и вскоре всех окутал дым превосходных сигар. Только время от времени слышалось: «Пас!», «Три без козыря!», «А чтоб вас!» «Вы, сударь, не слушаете, что объявляют!»
В половине двенадцатого в залах и игорных комнатах поднялся шум. Одни спрашивали: «Что случилось?», другие шептали: «Приехали!» Мамаши и тетушки нехотя обратили взоры на дверь, не потому, упаси бог! — чтобы кто-нибудь занимал их, а просто так себе. Дочки и племянницы одна за другой прерывали разговоры о позитивизме и Дарвине и потупляли взор, что не мешало им, однако, все видеть. Поэты, литераторы, артисты, вообще интеллигенция почувствовали себя покинутыми; молодые фабриканты в дальних апартаментах заволновались и стали тушить папиросы.
Отозвав супруга от карточного стола, пани Коркович выбежала с ним в переднюю, где пан Казимеж Норский снимал пальто, а пан Згерский говорил одному из лакеев:
— Послушай-ка, голубчик, наши пальто держи под рукой, мы скоро уедем.
— Ах, какая честь! Как мы польщены! — воскликнула пани Коркович и протянула Норскому обе руки, которые тут же подхватил Згерский, обратив таким образом все изъявления радости на свою персону.
— Какая честь! Петр!.. А как Сольские, еще не приехали? — говорила дама.
— На днях должны приехать, — ответил Норский.
Ян, в ярко-красном жилете и желтых панталонах, настежь распахнул дверь в зал и выкрикнул:
— Ясновельможный пан Норский!
— Пан Норский! — повторила пани Коркович, живописно опершись на руку молодого человека.
— Зять… то есть бу… — вставил ошеломленный пан Коркович.
Пани Коркович повернула голову и пронзила супруга таким ужасным взглядом, что тот дал себе клятву хранить молчание.
— Видно, я какую-то глупость сморозил? — невзирая на это, прошептал он Згерскому.