Эмблема предателя
Шрифт:
– Устраивайся поудобнее. У нас впереди долгий разговор.
Голос доносился из темноты. При падении Кловис выронил зажигалку, и она потухла. Он попытался подняться, но его снова толкнули на пол. Внезапно темноту надвое рассек белый луч. Преследователь зажег фонарь, осветив собственное лицо.
– Тебе знакомо мое лицо?
Кловис внимательно посмотрел на Пауля Райнера.
– Ты не похож на него, - сказал отставной моряк. Голос его звучал твердо, хоть и устало.
Фонарь снова был направлен на Кловиса. Тот заслонил глаза левой рукой, чтобы не ослепнуть.
– Направь его в другую сторону!
– Я буду делать всё, что захочу. Сейчас
Луч света соскользнул с лица Кловиса и высветил правую руку Пауля. В ней был Маузер К96 его отца.
– Ладно, Райнер. Твоя взяла.
– Я рад, что мы поняли друг друга.
Кловис сунул руку в карман. Пауль угрожающе шагнул к нему, но бывший моряк вытащил пачку сигарет и поднял ее к свету. Он также извлек из кармана спички, поскольку в зажигалке кончился бензин. В коробке осталось только две спички.
– Ты превратил мою жизнь в кошмар, Райнер, - сказал он, закуривая сигарету без фильтра.
– Я кое-что знаю о разрушенной жизни, сукин ты сын.
Кловис расхохотался; смех его, больше похожий на кудахтанье, в этой ситуации казался столь же неуместным, как священник в борделе. Раскаты хохота разносились по пустынному складу и становились всё более призрачными, отдаваясь эхом от стен.
– Ты считаешь, самое время смеяться, Кловис, когда смерть глядит тебе в глаза?
– спросил Пауль.
У Кловиса смех застрял в горле. Если этот вопрос был бы задан в ярости или на повышенных тонах, он бы не так испугался. Но тон Пауля был обыденным и спокойным. Бывший моряк был уверен, что по другую сторону луча света скрывается улыбка.
– Спокойно, парень. Давай поговорим начистоту...
– Нам не о чем разговаривать. Я хочу знать, как ты убил моего отца и почему.
– Я его не убивал.
– Ну конечно, не убивал. Потому и скрываешься уже двадцать девять лет.
– Я этого не делал, клянусь!
– В таком случае, кто его убил?
Кловис задумался на несколько мгновений. Он боялся, что если ответит, то противник просто выстрелит. Это имя было его единственным козырем, и он собирался его разыграть.
– Я скажу тебе, кто это сделал, если ты дашь слово, что меня отпустишь.
В качестве единственного ответа в темноте щелкнул взводимый курок.
– Нет-нет, Райнер!
– воскликнул Кловис.
– Послушай, дело не только в том, кто убил твоего отца. Даже если ты узнаешь, кто это был, чем тебе это поможет? Гораздо важнее другое: то, что произошло раньше. И почему.
На несколько секунд воцарилась тишина.
– Говори. Я тебя слушаю.
46
– Все началось 11 августа 1904 года. Перед этим мы провели парочку незабываемых недель в Свакопмунде. Там весьма неплохое для Африки пиво, и мы славно провели время, правда, девушки несколько подкачали. Тогда мы только что вернулись из Гамбурга, и капитан Райнер назначил меня своим помощником. Наш корабль в течение нескольких месяцев крейсировал вдоль африканского побережья, наводя ужас на этих проклятых англичан.
– Но ведь проблема была не в англичанах, да?
– Не в них, парень... За несколько месяцев перед этим произошло восстание туземцев. Незадолго до этого командующим войсками в колониях был назначен один генерал. Это был настоящий сукин сын, садист и мерзавец, не побоюсь этого слова. Его звали Лотар фон Тротта. Он начал притеснять чернокожих. У него был приказ из Берлина прийти с ними к соглашению, но его это совершенно не волновало. Он называл чернокожих низшими существами, обезьянами, которые только что слезли с деревьев и научились стрелять из винтовок, повторяя действия белых. Он издевался над ними, как только мог, пока они не дали ему отпор в Ватерберхе. В этом сражении приняли участие и мы все, прибывшие из Свакопмунда и Виндхука с оружием в руках и проклиная злодейку-судьбу.
– И вы победили.
– Их было втрое больше нас, но у них не было настоящей армии, и они не умели воевать. Они потеряли более трех тысяч человек, и мы захватили весь их скот и оружие. А потом...
Прежде чем продолжить, бывший моряк зажег от еще не потухшего окурка новую сигарету. В свете фонаря его лицо казалось совершенно бесстрастным, а голос был лишен всякого выражения.
– Итак, фон Тротта дал приказ наступать, - нетерпеливо подсказал Пауль.
– Не сомневаюсь, что ты слышал эту историю, парень, однако никто из тех, кто там не был, не сможет в полной мере понять, что это такое. Короче говоря, мы загнали их в пустыню. Ни воды, ни пищи там не добудешь. Мы сказали, что не позволим им вернуться. Отравили все колодцы на сотни километров вокруг, безо всякого предупреждения. Те, кто попрятались и те, что вернулись в поисках воды, стали первыми жертвами. Остальные... их было более двадцати пяти тысяч, в основном - женщины, дети и старики, сгинули в Омахеке [14] . Боюсь даже представить, что с ними стало.
14
Омахеке - этот район находится на крайнем востоке Намибии, у границы с Ботсваной. Область Омахеке находится в непосредственной близости от пустыни Калахари и представляет собой однообразный ландшафт: бескрайнюю, заросшую травой степь, с кустарниками акаций и верблюжьей колючки. Родина народа гереро.
– Они все погибли, Кловис. Никто не сможет пересечь Омахеке без воды. Уцелело лишь несколько племен гереро на севере.
– Нам дали отпуск. Мы с твоим отцом мечтали оказаться как можно дальше от Виндхука. Мы украли нескольких лошадей и отправились на юг. Я не помню точно, какой дорогой мы ехали, поскольку в первые дни были настолько пьяны, что едва могли вспомнить, как нас зовут. Помню только, что мы проехали через Кольманскоп, где нас ждала телеграмма от фон Тротта, адресованная твоему отцу, в которой сообщалось, что его отпуск закончился, и ему приказано вернуться в Виндхук. Твой отец порвал телеграмму в клочки и заявил, что никогда туда не вернется. Случившееся слишком сильно на него повлияло.
– Его это действительно настолько потрясло?
– спросил Пауль. Кловис услышал волнение в его голосе и понял, что нашел брешь в броне противника.
– Итак, мы вдвоем продолжали путь верхом, напиваясь при любой возможности, стараясь убраться как можно дальше от того ужасного места и даже не представляя, куда едем. И вот однажды утром мы добрались до одинокой фермы на берегу реки Оранжевой. Там жила семья немецких колонистов, и задери меня дьявол, если отец семейства бы не самым большим кретином, которого я когда-либо видел. Там поблизости протекал ручей, и девушки жаловались, что всё его дно усеяно камешками, и им больно купаться. Папаша-фермер набрал целую кучу этих камешков и свалил их позади дома - "чтобы вымостить дорожку", как он сказал. Только это были не просто камни.